Однако приступ дикой головной боли заставил вернуться в реальность. Я была здесь, в Уэслине, на похоронах своей матери. У меня вдруг подкосились ноги, и я рухнула на пол. Сара вскрикнула, а Эван подскочил ко мне, чтобы помочь подняться.
Это было первое, что он сказал со времени нашей встречи. Я кивнула, чувствуя, как сильно бьется сердце оттого, что он держит меня под руку. Мне не хотелось находиться так близко, не хотелось прикасаться к нему, не хотелось вдыхать исходивший от него запах свежести, от которого путались мысли. Но я знала, что мое тело в любой момент может меня подвести, протестуя против насилия, которому я подвергала его последние несколько дней, и если Эван разожмет руку, то я упаду и останусь лежать.
Такси остановилось перед живописной белой церковью со шпилем и витражными окнами. Когда открылась дверь машины, к нам сразу же подскочил владелец похоронного бюро. При мысли о необходимости присутствовать в историческом храме Новой Англии на службе в память о моей матери я застыла, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Приступ паники приковал меня к месту.
— Боишься, что тебя снова стошнит? — спросила Сара. В ответ я лишь покачала головой. — Тогда в чем дело?
— Она умерла, — сказала я дрожащим голосом и поправила солнцезащитные очки, прижав их поплотнее к глазам, чтобы не разреветься. — Боже мой! Боже мой! Боже мой! Она умерла. — Казалось, что я вот-вот задохнусь.
Я закрыла глаза в надежде сдержать слезы. Сара стиснула мою руку. Я глубоко вдохнула через нос и выдохнула через рот — выплюнуть противный ком в горле. Приступ паники начал потихоньку проходить.
— Ладно, я в порядке, — сказала я Саре, вылезая из машины.
— Ты справишься. — Сара крепко сжала мою ладонь. — Я тебя не оставлю.
В ответ я благодарно кивнула.
Эван предложил мне руку, и я с радостью оперлась на нее.