Страдать, чтобы простить

Она лежала, свернувшись калачиком, прямо на земле в тени старого дуба. Ее кожа золотилась на солнце. Ноги спрятаны под широкой юбкой, ладони совсем по-детски подложены под щеку. От этого зрелища у меня захватило дух. И я сразу напрягся — не хотелось смотреть на нее влюбленными глазами, как было когда-то. Ведь она страшно изменилась. Да и я тоже.

Но не мог же я оставить ее лежать на сырой траве! Я наклонился и взял ее на руки.

Она слабо застонала, но не проснулась. И тогда я отнес ее в гостевую комнату, где уложил в кровать. Я не стал задерживаться возле ее постели, поскольку знал, что мне еще надо успеть морально подготовиться к ее реакции, когда она проснется — трезвая и… непредсказуемая.

Я снова оказалась в постели. Тело болело так, будто я спала на камнях. Глухо застонав, я провела рукой по лицу.

И тут зазвонил телефон. Я свесилась с края кровати и слепо пошарила рукой в валявшейся на полу сумке.

— Алло? — пробурчала я.

— Как самочувствие? — услышала я голос Коула.

— Пристрели меня, — прохрипела я, прикрыв глаза рукой. — А почему ты так рано звонишь?

— Я ведь знаю, тебе скоро идти в церковь. Вот и решил проверить, как у тебя дела. А ты помнишь, что вчера звонила?

Но мне было трудно соображать. Мысли не пробивались сквозь густой туман в голове, которая в данный конкретный момент просто раскалывалась.

— Наверное, я наговорила глупостей, да?

В ответ Коул только беззаботно рассмеялся:

— Завтра я заберу вас с Сарой в аэропорту Санта-Барбары. Девчонки собрали твои вещи. Привезут их тебе вечером. Если сможешь, перезвони позже.

— О’кей, — согласилась я, особо не вникая в его слова. — Завтра.

Я уронила телефон в сумку и осталась лежать неподвижно. Затем у меня схватило живот, а рот наполнился слюной. На дрожащих ногах я едва успела добежать до ванной, упала на колени, и меня вырвало в унитаз.

Я стояла на коленях, прижавшись лбом к холодному фаянсу, не в силах открыть глаза, потому что даже тусклый свет тревожил мой воспаленный мозг.

— Эмма? — крикнула из комнаты Сара. — Эмма? — Дверь в ванную со скрипом открылась. — Боже мой, Эмма! — ахнула Сара, но я была не в состоянии поднять головы. — Нам пора собираться.

— Оставь меня здесь. Я хочу умереть, — взмолилась я. Меня бросило в холодный пот, к горлу подкатила тошнота, желудок конвульсивно сжался.

Сара провела прохладной рукой по моему взмокшему лбу.

Дверь в гостевую комнату была слегка приоткрыта.

— Сара? — осторожно постучался я, услышав где-то вдалеке ее голос. — Пришла машина, которая отвезет вас в церковь.

— Мы здесь, — отозвалась Сара.

Не зная, что ждет меня в гостевой комнате, я осторожно вошел.

— Блин! — невольно вырвалось у меня, когда я увидел в ванной сидевшую по-турецки Сару. У нее на колене покоилась голова бледной как смерть Эммы.

— Тсс! — остановила меня Сара. — Не так громко.

Я обреченно вздохнул и тихо спросил:

— Сара, что ты собираешься делать? Через сорок минут вам надо быть в церкви.

— Знаю. — Лицо Сары скривилось, словно от боли. — Уф… Дай мне только поставить ее под душ. Можешь позвонить маме, передать, что мы немного задерживаемся.

— Конечно, — ответил я и, бросив прощальный взгляд на эту трагическую сцену, вышел из ванной.

— Эмма, ну давай же! Поднимайся! — ласково уговаривала Сара, ползая по полу на коленках. С трудом приподнявшись, я ухватилась трясущимися руками за край ванны.

Сара стащила с меня платье и развязала марлевую повязку; беспомощная, как младенец, я плюхнулась в ванну.

— Дико болит голова.

— Когда ты в последний раз хоть что-нибудь ела? — спросила Сара.