Сторожение

Июль

Контролер трамвайного парка
сел на бордюрный камень.
Тополиный пух по асфальту комками
катится. Дремлет овчарка.

Контролер трамвайного парка знает: в июле
будет много тополиного пуха.
Собака во сне шевельнула ухом,
ковыляют жирные гули,

то есть голуби сизые... Так их! Вроде
скоро будет обед, не правда ли? Так же,
как прошедшие годы, с номером каждый
со своим трамваи проходят.

И уходят в город вагоны, всеми
сколько их там колесами громыхая.
Контролер засыпает под лязг трамвая.
Не спеша, замедляется время.

Контролер засыпает. И все. Ну вот мы,
контролер, и уснули, и спим — затемненье! —
и лишенные длительности мгновенья
обретают какие-то новые формы,

и уже не секунды, а просто рельсы
вдоль стены, и шлагбаум, в кармане спичка
ковырять в зубах, и висит табличка
«Осторожно, трамвай!», и асфальт нагрелся...

И уже не судьба, а идет с высоким
подыманьем бедра на дорожном знаке
пешеход жизнерадостный — в черном: во фраке,
или это не фрак, и ни фрак и ни смокинг?

И уж только не память, а крепко зажатый
между пальцев билет... Наступила эпоха
грандиозных свершений, и выдох, и вдоха
трудоемкость, и выдох... Вагоноважатый

отразился в стекле... И монументальный
каменеющий пух, ожиданье, огарки
фотографий и жизней, и голуби в парке
тополином, июльском, трамвайном.

1982

8 марта 1993

Непогода. Гололед.
Шоп валютный дразнит.
Кто-то ваучер сдает.
А у женщин — праздник.

Представитель темных групп
прячет в наматрасник
конкурента свежий труп.
А у женщин — праздник.

Вор-домушник лезет в дверь,
ходит вор-лабазник.
Никому теперь не верь.
Но у женщин — праздник.

Из Гостиного двора
унесли в запасник
много старого добра.
И у женщин — праздник.

Поимевший интерес
поставщик-отказник
вместе с сахаром исчез.
А у женщин — праздник.

Смотрит радостно вперед
президент-проказник.
И душа у всех поет.
И у женщин — праздник.

Избыточная энергия вожделения