Мгновение спустя медленно и торжественно в гостиную вошла старая дама высокого роста; из-под ее высокой соломенной шляпки виднелась монументальная прическа а-ля Мария-Антуанетта. Я тогда еще не знал, что это одна из тех трех, еще остававшихся в парижском обществе дам, которые, принадлежа, подобно г-же де Вильпаризи, к самому именитому роду, были по причинам, канувшим по тьму времен и ведомых лишь какому-нибудь старому щеголю минувшей эпохи, обречены принимать лишь самое отребье, то есть тех, кого нигде больше не принимали. У каждой из этих дам была своя «герцогиня Германтская», блистательная племянница, ездившая к ней по долгу родства, и ни одной не удавалось заманить к себе «герцогиню Германтскую» двух других. Г-жа де Вильпаризи состояла в самых тесных отношениях с этими тремя дамами, но не любила их. Вероятно, их положение, очень напоминавшее ее собственное, представляло для нее не слишком приятное зрелище. И потом, они были озлоблены и постоянно соревновались друг с другом, у кого чаще играют скетчи для гостей, доказывая сами себе, что у них настоящий салон, хотя состояния их по причине бурно прожитой жизни пришли в совершенное расстройство, так что теперь им в отчаянной борьбе не на жизнь, а на смерть приходилось считать деньги и приглашать для своих спектаклей актеров, согласных играть бесплатно. Вдобавок дама с прической а-ля Мария-Антуанетта всякий раз, видя г-жу де Вильпаризи, невольно вспоминала, что на ее пятницы герцогиня Германтская не ездит. Утешалась она тем, что зато к ней каждую пятницу ездит как добрая родственница принцесса де Пуа[92] — ее собственная герцогиня Германтская, а г-жу де Вильпаризи она не навещает никогда, хотя с герцогиней очень дружит.