По-прежнему вместе с Маттусом, мужчины пошли за толпой юнцов – и очутились на рыночной площади, где совсем недавно удалось спасти Дрике. Юнцы сгрудились посреди площади, один из них на брабантском наречии воззвал к Всевышнему, моля о подмоге. Среди протестантов было заведено, что молиться может каждый, а не только священники, и молитвы полагалось читать на родном языке, а не на латыни. Эбрима понял, что его догадка подтвердилась: эти молодые люди явились на площадь потому, что рядом возвышался собор. Покончив с молитвами, они дружно развернулись и, явно действуя по заранее намеченному плану, направились к собору.
Входом служила стрельчатая арка под гуськом. Резьба на тимпане[64] изображала Господа, восседающего на небесах, а расходящиеся полукружья арки заполняли ангелы и святые. Карлос сдавленно ахнул, когда юнцы набросились на эту резьбу и принялись крушить камень своими молотками и прочими инструментами. Уничтожая творения древних камнерезов, они выкрикивали фразы из Библии, и слова Священного Писания гремели над площадью, словно проклятия.
– Прекратите! – закричал Карлос. – Вам же хуже будет!
Никто не обращал на него внимания.
Эбрима был уверен, что Маттусу неймется очутиться рядом со своими ровесниками. Стоило юноше сделать шаг вперед, как Эбрима взял его за локоть – твердой хваткой человека, привычного к работе с железом.
– Что скажет твоя мать? – негромко спросил он. – Она ведь здесь молится. Остановись и подумай.
– Они делают богоугодное дело! – воскликнул Маттус.
Мятежные юнцы обнаружили, что большие двери собора закрыты; должно быть, священники издалека заметили приближение толпы и поспешили запереться. Эбрима облегченно вздохнул: по крайней мере, все обойдется повреждениями снаружи. Глядишь, и молодежь угомонится.
Он выпустил локоть Маттуса.
Молодежь устремилась к северной оконечности храма, ища другой вход внутрь. Пришлось последовать за ними. К огорчению Эбримы, боковая дверца оказалась незапертой – видимо, бежавшие в ужасе священники о ней позабыли. Толпа ворвалась внутрь, и Маттус вдруг опрометью кинулся по пятам за своими сверстниками.
Когда Эбрима с Карлосом вошли в собор, молодые протестанты уже носились по храму, испуская восторженные вопли, и норовили разбить каждую скульптуру, сорвать со стены каждую картину. Они вели себя словно пьяные, но опьянели вовсе не от вина. Ими овладело безумие разрушения. Карлос и Эбрима кричали, требуя остановиться, а вскоре к ним присоединились другие взрослые горожане, но все было тщетно.
Немногочисленные священники прятались у алтаря. На глазах Эбримы некоторые из них бросились удирать к южному входу. Один же не стал убегать, но вышел навстречу буйной молодежи, выставив перед собой ладони. Эбрима узнал отца Гуса.
– Вы все дети Божьи! – повторял каноник, приближаясь к бесчинствующим юнцам. – Прекратите! Давайте поговорим!
В него врезался какой-то верзила. Священник упал на пол – и был затоптан.
Юнцы посрывали со стен великолепные шпалеры и сложили их кучей посреди нефа, а истошно визжавшие девицы подожгли эту кучу алтарными свечами. Деревянные статуи разлетались вдребезги, старинные книги рвали на кусочки, дорогие одеяния безжалостно обдирали – и все осколки, клочки и ошметки летели в огонь.
Эбрима пришел в ужас – не от картины разрушения, но от неизбежных последствий этакого злодейства. Требовалось немедленно остановить это безобразие. Ни королю Фелипе, ни папе Пию, двум наиболее могущественным правителям Европы, не понадобится никакого другого повода для того, чтобы покарать Антверпен. Возможно, справедливое возмездие постигнет город не сразу, ибо колеса международной политики вращаются медленно, однако оно непременно случится – и будет поистине жесточайшим.
Между тем часть юнцов задумала нечто еще более гнусное. Явно договорившись об этом заранее, они собрались у алтаря и вознамерились, похоже, добраться до распятия. Быстро расставили лесенки, натянули тали…
Карлос не верил своим глазам.
– Они же сейчас осквернят Христа!
Юнцы обвязали резное изображение веревками, нанесли несколько ударов по ногам Распятого, чтобы оторвать статую от подножия. Они продолжали выкрикивать обвинения в идолопоклонстве, но даже Эбриме, при всем его равнодушии к христианству, было понятно, что именно протестанты творят сегодня святотатство. Молодые люди деловито взялись за тали, принялись натягивать веревки, и вот страдающий на кресте Иисус подался вперед, треснул в коленях, сорвался с опоры и очутился на полу, поверженный лицом вниз. Не удовлетворенные столь стремительной расправой, протестанты накинулись на упавшую статую с молотками и прутьями; руки и голова отлетели под улюлюканье, более всего напоминавшее сатанинский шабаш.
Двое разбойников, чьи изображения висели рядом со статуей низвергнутого Иисуса, со скорбью взирали, казалось, на искалеченную резную фигуру.
Кто-то притащил фляжку с вином для причастия и золотую чашу. Протестанты стали пить и поздравлять друг друга.