Читаем Столп огненный полностью

На «Ястребе» было двенадцать пушек – бронзовых миньонов[45], то есть малых орудий, стрелявших четырехфунтовыми зарядами. Они располагались на орудийной палубе, сразу под главной, верхней, по шесть с каждого борта. Стреляли эти пушки сквозь квадратные отверстия в бортах, для чего пришлось изменить конструкцию корпуса. В прежние времена такие отверстия для пушек изрядно ослабили бы способность судна выдерживать волнение моря. Но «Ястреба» строили по образцу испанских каравелл: толстые бревна внутреннего костяка обеспечивали прочность, а доски обшивки прилегали к этому костяку, как кожа прилегает к ребрам. В результате, даже если вражеские ядра вдруг проделают в корпусе множество дыр, судно вовсе не обязательно должно было пойти ко дну.

Барни прочистил и смазал пушки, убедился, что они свободно катятся взад и вперед, и кое-что починил, воспользовавшись инструментом умершего в плавании кузнеца. Еще он проверил ядра и заряды; стволы у всех пушек были одинаковой толщины, поэтому ядра для них оказались одного размера.

Главной его заботой было следить за порохом. От морской воды и влажности порох мог отсыреть, поэтому Барни удостоверился, что на орудийной палубе хватает мешков с древесным углем, подвешенных на веревках к потолку, – от угля воздух делался суше. Также следовало регулярно переворачивать пороховые бочки: составляющие пороха – селитра, древесный уголь и сера – при долгом хранении разъединялись, более тяжелая селитра опускалась на дно бочек, и смесь становилась бесполезной. В армии Барни приучился переворачивать бочки с порохом раз в неделю, а на борту «Ястреба» вспомнил эту науку.

Кроме того, он пристрелял пушки. Тратить впустую заряды и ядра не хотелось, но шкипер Бэкон позволил сделать несколько выстрелов. Все стволы покоились на опорах с ручками, торчавшими по обе стороны и ложившимися в пазы на станине, отчего было намного проще задирать или наклонять ствол. Под углом сорок пять градусов, при котором пушка стреляла на самое дальнее расстояние, четырехфунтовый заряд отправлял ядро в полет почти на милю, точнее, на тысячу шестьсот ярдов. Угол стрельбы изменяли, подпирая торец ствола клиньями. Если ствол лежал ровно, ядро пролетало около трехсот ярдов. Из этого Барни заключил, что каждые семь градусов вверх от горизонтали дают приблизительно двести ярдов к дальности. Из армии он прихватил с собой железный угломер с отвесом и нанесенными на изгиб поверхности метками. Просовывая этот инструмент в ствол, юноша мог точно измерить угол стрельбы. На суше все получалось просто здорово, но на море, из-за постоянной качки, стрельба велась менее прицельно.

На четвертый день пути Барни понял, что переделал все дела, и потому снова пошел к Джонатану. Судно пересекало какую-то бухту. Берег тянулся по левому борту, как было с тех самых пор, когда «Ястреб» вышел из устья Шельды в Английский канал. Барни вовсе не считал себя знатоком морского дела, но ему казалось, что побережью Англии уже давно пора показаться справа.

Юноша нахмурился.

– Как думаешь, сколько нам еще до Кума?

Джонатан пожал плечами.

– Не знаю.

Барни заподозрил неладное и решил уточнить:

– Мы ведь плывем в Кум, так?

– Ну да. Но не сразу.

– Что значит «не сразу»? – забеспокоился Барни.

– Шкип Бэкон со мною своими тайнами не делится. И ни с кем другим тоже, если на то пошло.

– Но ты вроде намекаешь, что мы плывем не домой?

– Я просто слежу за берегом.

Барни повернул голову и присмотрелся. Глубоко в бухте, у самого берега, вырастал из воды островок, одинокая скала, которую венчала огромная церковь, что виделась издалека исполинской чайкой. Церковь выглядела знакомо; Барни с ужасом сообразил, что видел ее раньше, причем дважды. Это место звалось Мон-Сен-Мишель; он проплывал мимо по дороге в Севилью, три года назад, а потом наблюдал, когда направлялся из Испании в Нидерланды, два года назад.

– Мы что, плывем в Испанию? – поинтересовался он у Джонатана.

– Похоже на то.

– Ты меня не предупредил!

– Я сам не знал. А пушкарь нам был нужен.

Барни не составило труда догадаться, зачем «Ястребу» понадобился пушкарь. Это объясняло, почему Бэкон согласился его нанять, хотя на борту почти не было работы для кузнеца.

– Значит, вы с Бэконом меня обманули.

Джонатан снова пожал плечами.

Барни поглядел на север. Где-то там, в шестидесяти милях отсюда, лежит Кум.

Юноша перевел взгляд на остров с церковью. До того было около пары миль, а волны вздымались на добрых три фута. Вплавь не добраться, ни за что. Это будет самоубийством.

После долгого молчания он спросил:

– А из Севильи мы поплывем в Кум, я надеюсь?

– Может быть, – ответил Джонатан. – Может быть.

<p>Глава 11</p>1

Пока Одетта рожала, долго, громко и мучительно, Пьер придумывал способы избавиться от младенца.

Одетта страдала по воле Божьей. Господь карал ее за любострастие. Она заслужила такую кару. Значит, в этом грешном мире все-таки есть справедливость.

Едва ребенок появится на свет, она тут же его лишится. Он, Пьер, об этом позаботится.

Перейти на страницу:

Все книги серии Столпы Земли ( Кингсбридж )

Столп огненный
Столп огненный

Англия. Середина XVI века. Время восшествия на престол великой королевы Елизаветы I, принявшей Англию нищей и истерзанной бесконечными династическими распрями и превратившей ее в первую державу Европы. Но пока до блистательного елизаветинского «золотого века» еще далеко, а молодой монархине-протестантке противостоят почти все европейские страны – особенно Франция, желающая посадить на английский трон собственную ставленницу – католичку Марию Стюарт. Такова нелегкая эпоха, в которой довелось жить юноше и девушке из северного города Кингсбриджа, славного своим легендарным собором, – города, ныне разделенного и расколотого беспощадной враждой между протестантами и католиками. И эта вражда, возможно, навсегда разлучит Марджери Фицджеральд, чья семья поддерживает Марию Стюарт словом и делом, и Неда Уилларда, которого судьба приводит на тайную службу ее величества – в ряды легендарных шпионов королевы Елизаветы… Масштабная историческая сага Кена Фоллетта продолжается!

Кен Фоллетт

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза