Элисон понимала, что все это чушь. Франсуа и Шарль де Гизы хотели, чтобы король слушал только их, Франсуа и Шарля. Мария для них – не более чем прикрытие. В мгновения неопределенности, наступающие со смертью прежнего государя, человеком, в чьих руках власть, становится не новый король, а тот, кого этот новый король слушается. Вот почему Элисон заговорила о подчинении – и вот почему Пьер Оман насторожился и догадался, что она раскусила их план.
Мария вряд ли это понимала, но ее мнение не имело значения, да и предложение Пьера сулило Марии сплошные выгоды. В союзе с дядьями она станет намного более могущественной правительницей. А вот Антуан де Бурбон почти наверняка постарается отодвинуть Марию подальше, если сумеет подобраться к Франциску. И потому, когда Мария вопросительно поглядела на Элисон, та утвердительно кивнула.
– Очень хорошо, – сказала Мария, вставая.
Элисон заметила по лицу Пьера Омана, что тот не упустил подробностей их безмолвного разговора.
Вместе с Марией Элисон направилась к покоям Франциска; Пьер шагал следом. У дверей стояли стражники. Девушка узнала их командира Гастона ле Пана, сурового на вид мужчину, начальника отряда головорезов-наемников при де Гизах. Значит, они готовы, если понадобится, принудить Франциска к сотрудничеству силой.
Франциск рыдал, но одевался при помощи слуг. За ним нетерпеливо наблюдали герцог Франсуа и кардинал Шарль, а минуту спустя вошла и королева Екатерина. Вот они, люди, мечтающие о власти, сообразила Элисон. Мать Франциска заключила сделку с дядьями Марии.
Интересно, кто способен их остановить или хотя бы помешать? Главный соперник, наверное, герцог Монморанси, носивший титул коннетабля Франции. Но основная опора Монморанси, Антуан де Бурбон, нынче далеко и вряд ли успеет добраться до Парижа вовремя.
Де Гизы на коне, сказала себе Элисон, и поступают разумно, решив не медлить, ведь обстоятельства могут измениться очень быстро. Преимущество само по себе – ерунда, нужно суметь им воспользоваться.
Пьер сказал, обращаясь к Элисон:
– Новые король с королевой займут королевские покои в Лувре. Герцог де Гиз расположится в бывших комнатах Дианы де Пуатье, а кардинал Шарль – в комнатах герцога де Монморанси.
Умно, подумала Элисон.
– Получается, де Гизы завладеют сразу королем и дворцом.
Пьер довольно усмехнулся, и девушка решила, что это он предложил де Гизам так поступить.
– Если вы, конечно, сможете опередить соперников, – добавила она.
– Никаких соперников нет.
– Прошу прощения, – извинилась Элисон. – Я говорю глупости.
Во взгляде Пьера читалось уважение к ее мыслительным способностям. Это воодушевляло, и девушка вдруг поняла, что ее влечет к этому умному, привлекательному и самоуверенному юноше. Мы с тобой можем стать союзниками, подумала она, и не только союзниками. Проведя большую часть жизни при французском дворе, Элисон приучилась воспринимать брак так, как воспринимало его большинство знати, – прежде всего как союз умов, а уж потом, если сладится, союз любящих сердец. Они с Пьером Оманом могли бы стать достойной парой. Если уж на то пошло, кстати, приятно будет просыпаться утром рядом с мужчиной, который выглядит вот так.
Все вместе они спустились по парадной лестнице, пересекли нижнюю залу и вышли наружу.
У ворот уже собралась толпа парижан, желавшая лицезреть монарших особ. Завидев Франциска, они радостно завопили. Даже чернь понимала, что он скоро станет королем.
На дворе стояли кареты – под охраной все тех же стражников. Элисон бросилось в глаза, что кареты поставили таким образом, чтобы от ворот было видно, кто в какую садится.
Гастон ле Пан распахнул дверцу первой кареты. Герцог де Гиз сделал шаг вперед, под руку с Франциском. Толпа узнала Меченого, и все могли увидеть, что он заботливо опекает юного короля. Элисон догадалась, что весь этот выход спланирован заранее.
Франциск приблизился к карете, поставил ногу на ступеньку и скрылся внутри, ухитрившись не споткнуться и не упасть. Элисон облегченно вздохнула.
Следом пошли Екатерина и Мария. На подножке Мария остановилась, пропуская Екатерину вперед. Но та покачала головой.
Мария высоко вздернула подбородок – и ступила внутрь.
Пьер спросил своего духовника:
– Не грешно ли жениться на той, кого не любишь?
Отцу Муано, дородному священнику с квадратной физиономией, было за пятьдесят. Учиться у него в сорбоннском коллеже означало прочитать больше книг, чем водилось в лавке отца Сильви. Он довольно высокомерно взирал на окружающих, но любил посиживать с молодыми людьми, и потому студенты относились к нему тепло. А еще он точно знал, какую именно работу выполняет Пьер для кардинала Шарля.
– Конечно, нет, – ответил Муано звучным голосом, чистоту которого лишь слегка подпортило пристрастие к крепкому канарскому вину[39]. – Знатные постоянно так поступают. Порой для короля может оказаться грехом именно женитьба на той, кого он любит.
Священник хохотнул. Ему, как и всем наставникам, нравились парадоксы.
Но Пьер был настроен серьезно.
– Я ведь сломаю Сильви жизнь.