Читаем Столп. Артамон Матвеев полностью

Столп. Артамон Матвеев

— Господи! Да куда же столько?

— Для еды много, для почёта в самый раз. Давыдка, видя к себе таковское почтение, любое прошение подмахнёт. Пожрали и забыли, а дворянство на века. Мне за прежние службы положено... Мало — пятидесятник, островом управлял.

Енафа помалкивала: мужские затеи не женского ума дело. Блажь блажью, а зарабатывал Савва торговлишкой хорошо. Он теперь скупил у мурашкинских скорняков овчины, тулупы, кожухи, конскую упряжь и собирался на «Пестуне» сходить на Оку. Своё продать, а привезти, что у них там, на Оке, дёшево и что будет иметь спрос в Нижнем, в Макарьеве, в Курмыше ну и в Мурашкине! Куда ж без Мурашкина?

Симеон Столпник миновал, но погода стояла краше июньской. Ехал Савва и радовался.

Стерня мёдом пахла. По стерне цветы. Пчёлы промелькивают. Благодать. А всё же осень. Солнце жарило, но ветерки — сквозняками, будто где-то поблизости огромный ледник разбросали.

На мельнице хозяина встретил старик Кельдюшка. Рыжий, как подсолнух. Поклонился в пояс.

— Я вам осётра привёз да стерлядок корзину, — сказал Савва.

— А Иова окуньков пошёл наловить!

Мельница стояла.

— Воскресенье, — объяснил Кельдюшка. — По деревням где престол, где свадьба.

— У Иовы-то что-нибудь получается?

— Глазастый, сметливый... Без году неделя при жерновах, а уже в треть меня.

— Как это — в треть?

— Из пшеницы, изо ржи сортов по десять намелет.

— А ты все тридцать?

— Все тридцать.

— Ну а сверх?

— Сверх-то... Не-ет. Разве уж в доску разбиться.

— Хитрый ты, Кельдюшка.

— Куда мне до твоего сына!

Савва быстро глянул на старика.

— Я всю жизнь на воду глядел, ничего не выглядел. А твой старший посмотрит: завтра дождь. И дождь. Завтра туман — и туман... Как скажет, так и будет.

— Вари ушицу, старче. Пойду к рыбаку.

Иова пристроился за бугорком, напротив ветлы на другом берегу. Сидел замерев, но глядел куда-то далеко, плечами тянулся. Паренёк и паренёк в полинявшем кафтанишке. Шея длинная, мальчишеская, в золотом пушке... А Савва заробел. Что он видит? Не судьбу ли? Всё их состояние — оба корабля, мельница, дом, хозяйство — обретено на сыновьи неведомые богатства... Как в голову такое взять? Твой сынишка — лесной царь, прозорливец. Вся его жизнь — сокровенная тайна.

Иова поднялся, обернулся, поклонился:

— Здравствуй, батюшка!

— Бог тебе в помощь. Много ли поймал?

Иова показал на удочку в траве:

— Я, батюшка, задумался... Рыбку для нас в Волге поймали.

«Всё-то он знает», — затосковал Савва. Сам себе не признался бы, но ехал выспросить — удачный ли будет торг на Оке, удастся ли от воеводы получить нужное...

— Чай, не старик думы думать, — сказал Савва наставительно, по-отцовски.

— Да я так, — смутился Иова. — Сидел, глядел... Небо синее, вода синяя. Покойно.

— Женить тебя надо, — оказал Савва. — На хорошей девке. Без дуростей, без тайностей.

Иова опустил голову: невесту ему искали, и уж наверняка с тайностями.

Савва размотал удочку, насадил червя на крючок. Закинул:

— Нут-ко!

Клюнуло тотчас. Подсек, дёрнул. Краснопёрая плотва затрепетала над разбившимся зеркалом запруды.

— Вот как по-нашему! — обрадовался Савва, поймал рукою рыбу, снял с крючка. — Я завтра отплываю. Товар собрал. Думаю по Оке пройти. Обернуться бы до шуги. — И поглядел на сына, спрашивая глазами: обернусь, что ли?

Иова смотрел на отцовские сапоги: далеко им шагать. Сердце вещало: перемены в жизни грядут самые скорые, недобрые. Возможность плавания по Оке была, но истончилась до паутинки.

— Сегодня бы ты отплыл, — сказал Иова неопределённо.

— Сегодня воеводу потчую... Воевода, слава Богу, берёт что ему дают, не кобенится, запросами не разоряет.

Иова стоял, сжимая губы. Савва даже и обрадовался, что ничего ему сын не сказал.

— Я за мукой приехал. Пять мешков возьму. Три ржаной, два пшеничной... Твоего помола. — Савва наконец улыбнулся, приобнял парня. — Пошли, поможешь в телегу закинуть.

Длинною ложкой Кельдюшка сдавливал с ушицы пушинки пепла, у костра сидел Гость, стрелецкий десятник, охотник Упокой. В траве лежали огромный красавец лебедь, три гуся и ворох бекасов.

— Еле допёр, — признался охотник.

— А Енафа тебя дома ждёт.

— На бочажины ходил. Там птица садится.

— Сколько тебе? — спросил Савва.

— На двух осётров меняю, — сказал охотник.

— У Енафы возьмёшь. Я ещё скажу, чтоб в придачу стерлядок тебе положила.

Иова, не подходя близко, смотрел на убитых птиц.

— Царская еда, — сказал он батюшке.

— Я, пожалуй, два мешка только возьму. Поспешать надо. Птицу быстро не приготовишь.

Трижды поцеловал Иову, простился с Кельдюшкой, с Упокоем. Садясь в телегу, спросил стрельца:

— А что слыхать о бабе-атаманше? Не поймали?

— Как бы она нас не поймала, — усмехнулся десятник. — У неё народу с тыщу, а то и поболе.