Столетов

Требовалось разрешение зачислить Лебедева сверх штата. Должность сверхштатного сотрудника была очень незавидной. Сверхштатные сотрудники жалованья не получали. Но даже для того чтобы принять на такую скромную должность, похлопотать надо было порядком. Разрешение взять сверхштатного сотрудника мог дать только министр народного просвещения. Разумеется, чтобы обратиться к министру, надо было пройти через все предшествующие инстанции.

Оформление Лебедева на работу — длинная история. В чем угодно можно было упрекнуть тогдашнее делопроизводство, но только уж не в торопливости. Историю устройства Лебедева на работу можно проследить во всех ее перипетиях — по переписке, сохранившейся в архиве.

25 сентября 1891 года секретарь, который вел протокол заседания Совета физико-математического факультета, записывает:

«Заявление Столетова и Соколова в физ-мат. Указывают, что в Физической лаборатории работают два лаборанта (Е. И. Брюсов и В. А. Ульянин), которых недостаточно. Просьба о назначении «третьего лаборанта (секретарь приводит выдержку из заявления профессоров) в лице доктора Страсбургского университета Петра Николаевича Лебедева, человека весьма энергичного и хорошо знакомого с практикой дела».

Число, указанное в протоколе, конечно, нельзя считать началом хлопот Столетова о Лебедеве. Подаче письменного заявления, разумеется, предшествовали предварительные переговоры, требовалось заручиться устным согласием начальства, поддержать ходатайство.

Улита делопроизводства поползла дальше.

3 октября физико-математический факультет отправляет за № 306 ходатайство ректора об утверждении Лебедева сверхштатным лаборантом при физическом кабинете. 11 ноября ректор, наконец, ответил факультету — отношение ректора за № 3236 требовало «доставить о Лебедеве документы и сообщить сведения о месте его жительства».

Почти шесть месяцев (без семи дней) прошло со дня подачи первого заявления о Лебедеве до дня, когда Лебедев был «предложением попечителя Московского округа № 4491 утвержден в должность сверхштатного лаборанта без содержания при физическом кабинете Московского университета с 18.III.1892 года».

Времени прошло много. Но не надо думать, что Лебедев сидел сложа руки, пока шла томительная переброска отношениями и ходатайствами. Лебедев все это время уже работал в лаборатории — этому есть убедительные свидетельства. В заявлении, поданном Столетовым и Соколовым, они говорят о Лебедеве как о работнике, известном им лично. Другое, и даже еще более убедительное, свидетельство дает письмо Столетова к Михельсону. 30 октября 1891 года Столетов писал: «Третьим лаборантом определен (до «определения» Лебедева было еще далеко. — В. Б.) П. Н. Лебедев, тоже доктор Страсб. унив.». Так что при лаборатории состоит теперь целое отделение Страсб. университета (Ульянин, Голицын, Лебедев)».

Таким образом, видно, что Столетов и Соколов на свой риск и страх, не дожидаясь официального утверждения Лебедева в должности, разрешили ему работать у себя. И притом, как видим, в лаборатории, а не в физическом кабинете, куда он потом был официально зачислен.

Знаменитый кристаллограф Ю. В. Вульф говорил: «Одной из величайших заслуг Столетова было приглашение Лебедева в Московский университет».

Это было началом больших, значительных событий не только в жизни обоих ученых, но и всей физики.

Встретились два гениальных человека и начали работать бок о бок. Такое бывает не часто, зато как плодотворно подобное сотрудничество! Вспомните Шиллера и Гёте, Маркса и Энгельса. Однако история может предложить очень немного таких примеров. Достоевский, скажем, был одинок. Гениев было много в годы его жизни в русской литературе — Толстой, Щедрин, — но они были далеки от Достоевского.

Как же, должно быть, внимательно всматривались друг в друга Столетов и Лебедев! «Какой он, этот Столетов, можно ли будет с ним работать?» Внимательно смотрел и Столетов: кем станет в экипаже его корабля этот новый матрос науки, молодой, необыкновенно красивый человек со сверкающими озорными глазами? Столетову немного потребовалось времени, чтобы понять, какой Лебедев работник, а это было для него самое главное.

Гениальный композитор и величайший работник Франц Шуберт определял это для себя фразой «Каnn er was?»[26]. Вероятно, вопрос, что может новый знакомец, прежде всего возникает для каждого человека, у которого на первом месте дело. Лебедев мог многое. Чтобы убедиться в этом, достаточно было хотя бы перелистать тоненькую тетрадочку, где он излагал результаты своих первых опытов.

Лебедев был прирожденным экспериментатором. Обычно, когда хотят похвалить какую-нибудь тонкую работу, сравнивают ее с работой ювелира. Для характеристики экспериментаторского искусства Лебедева это ходячее выражение не годится. Не родился еще такой ювелир, который бы делал то, что мог сделать Лебедев.

Столетову достаточно было переброситься с Лебедевым несколькими фразами о планах исследований, которые тот наметил, чтобы почувствовать, что значит для него наука, как много он знает, как верно понимает проблемы, стоящие перед физикой.