Столетов

19 декабря 1884 года восемнадцатилетний Лебедев записал: «Сегодня ездил к Столетову, но его дома не застал и потому поеду к нему завтра или в среду (послезавтра) вечером, попросить работать в Политехническом музее — измерять сопротивление сфероидального состояния. Для этого я возьму платиновый тигель, помещу его в масляную или ртутную ванну, которая, в свою очередь, будет находиться в песчаной бане; уровень жидкости в тигле будет поддерживаться на одном уровне с сосудом Мариотта, и сопротивление будет меряться с телефоном и индукционной спиралью, с помощью мостика Уитсона. Измерив затем площадь соприкосновения, легко определить и удельное сопротивление».

Вот вторая запись, 7 января 1885 года: «20 де-< кабря мне профессор А. Г. Столетов обещался доставить возможность начать мои опытные работы в лаборатории Политехнического музея с 3 января. Я пришел к нему 3 января, но он отвечал, что подобные работы не соответствуют целям музея (sic!). Я, конечно, плюнул», — пишет юноша: резкости Лебедеву всегда было не занимать стать.

Трудно сказать, почему Столетов так холодно встретил студента Московского высшего технического училища Лебедева. Может быть, просьба Лебедева показалась ему блажью желавшего пооригинальничать богатенького студентика-белоподкладочника, как тогда говорили. Белоподкладочников, «золотой молодежи», в императорском Высшем техническом училище хватало — это было привилегированное учебное заведение…

Голицын с ответом не замедлил. Уже 23 мая он писал в Страсбург:

«Вот ответы на Ваши вопросы:

1) Ульянин начал держать экзамен только после пасхи и выдержал только первую часть математики. Ему, следовательно, осталось еще много, и вряд ли он кончит их ранее будущей весны, но, может быть, они еще далее у него затянутся. Здесь, кажется, довольно строги [математики] и заграничных прижимают, Впрочем, и в Петербурге не легко. Однако этим пугаться не надо, п. ч. хотя Ульянин и был очень плохо подготовлен (я это знаю, п. ч. я его отчасти репетировал), но его все-таки пропустили. Раз Вы будете в Москве и будете работать и будете известны начальству, то экзамен уж не так страшен, неизвестных они не любят. Ульянин не собирается кидать Московский университет.

2, 3) С Соколовым (он директор лаборатории) я говорил об Вас. Сверхштатным лаборантом (без содержания) можно Вас сделать, и работать у него в лаборатории он даст Вам возможность. Даже не будучи лаборантом, Вы можете у него работать. Соколов говорит, что очень желательно, чтобы Вы вернулись в Россию, п. ч. физиков у нас мало и предвидится движение вперед (конечно, гораздо больше, чем за границей). В Киеве Авенариус ушел, и Шиллер все ищет приват-доцентов (нет никого), Шведов тоже скоро уходит. Приезжайте-ка скорее сюда. Снова поведем наши физические беседы. Если нужно что-нибудь, еще пишите».

Итак, все для Лебедева сложилось на редкость удачно. Столетов дал согласие, — разумеется, Столетов: хотя директором лаборатории был назначен его ученик А. П. Соколов, но фактическим руководителем оставался ее основатель.

Таким образом, Лебедева уже были готовы взять на работу, и притом в месте, лучше которого не только в Москве, но и во всей России невозможно было найти для молодого физика.

20 июля 1891 года Лебедев — уже доктор — выступает последний раз на коллоквиуме в Страсбурге.

«Сегодняшний день, — писал Петр Николаевич своей матери, — день очень важный в моей жизни, сегодня я в последний раз говорил в коллоквиуме об вопросе, который вот уже три года занимает меня непрерывно, — о сущности молекулярных сил. Два часа я говорил и показывал опыты, которые удались мне так, как редко удаются».

Лебедев не без сомнений ехал в Москву. Его пугало то, что физическая лаборатория Московского университета бедна. «Чиновники народного просвещения даже не сделали маленькой библиотеки при физической лаборатории, — пишет он матери. — Хочется тут как можно больше набрать материала, чтобы было что переваривать во время спячки».

Его мучают сомнения. «Самое счастливое время, — пишет он перед самым отъездом в Москву, — было пребывание в Страсбурге, в такой идеальной физической обстановке. Какова будет моя дальнейшая судьба? Я только вижу туманное пятно с большим знаком вопроса. Одно знаю — я буду работать, и пока глаза видят и голова свежа, постараюсь приносить посильную помощь». Сомнения, которые обуревали Лебедева перед его отъездом в Москву, возможно, в какой-то степени объяснялись и воспоминаниями о первой встрече со Столетовым. «Каково-то сложатся отношения с ним, какой он вблизи, этот замечательный ученый?»

Столетов и Соколов хотели взять к себе на работу Лебедева, но сделать это было весьма нелегко. Все штатные должности на кафедрах физико-математического факультета, в физическом кабинете и в физической лаборатории были уже заполнены.