Стокгольм delete

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 19 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Хёгдален-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 6 (часть 1)

Запись беседы

ЙС: Как вы считаете, успеем закончить сегодня?

М: Не знаю… я описал всего полтора года моей жизни, осталось около четырех, с 2007-го и позже.

ЙС: Значит, не успеем?

М: Если я не буду вдаваться в детали…

ЙС: Хорошо. Я заметил вчера, что вам было нелегко рассказывать об истории с похищением.

М: Некоторые вещи невозможно забыть, как ни старайся.

ЙС: Я понимаю… Но вернемся к тому месту, на котором остановились. Что было после?

М: Я провалился в ночь. Они говорили что-то о посттравматическом стрессе. Не знаю… Память о пытках не отпускала. И не только во сне – малейший внешний раздражитель мог вызвать совершенно неадекватную реакцию. К примеру, если я видел стол с похожей на мой гроб древесной текстурой, меня охватывал приступ паники. Запах жвачки, которую они не выпускали изо рта… даже этот запах вызывал у меня приступ, иногда до судорог. И эти разговоры, этот бесконечный психотерапевтический щебет… «эмоциональная отгороженность, отсутствие интереса к обыденной активности»… вы сами знаете их птичий язык. Четыре дня меня продержали в клинике, кормили золофтом[84]. Я подслушал – намекали на возможность суицидальных попыток. Через несколько недель окончательно сформировался диагноз: посттравматическая депрессия.

А потом начались допросы и суд, где я был вынужден все повторить еще раз. Это было ужасно… как пережить заново.

ЙС: Вы вернулись к работе?

М: Я не работал четыре месяца. Потом вернулся на свое обычное место. Самочувствие улучшалось. Медленно, но улучшалось. Ногти отросли, хоть и корявые. Полиция снабдила меня системой мгновенного оповещения. Несколько уроков по обеспечению личной безопасности. Но я-то знал: пока держу рот на замке, они меня не тронут. Они же получили то, что хотели.

ЙС: А Сесилия? Что говорила Сесилия?

М: Почти ничего. Конечно, ей было жаль меня. Но мы не касались этой темы. Думаю, ей, как и мне, хотелось поскорее все забыть.

ЙС: А Себбе?

М: Да, Себбе… Он позвонил чуть ли не сразу, но я отказался с ним говорить. Тогда он заявился к нам домой, это было… недели через две после похищения. Я лежал в постели, в полном тумане после болеутоляющих и антидепрессантов. Позвонил в дверь. Сесилия была на работе, Беньямин в школе, Лиллан в садике. Я дотащился до двери.

– Тебе нечего здесь делать, – прошипел я, не открывая: увидел в глазок, кто стоит за дверью. Шипеть пришлось громко – почтовую щель запломбировали полицейские.

– Матс, послушай… впусти меня, надо поговорить.

– А я не хочу с тобой говорить, – я положил палец на кнопку экстренного оповещения на запястье, которую мне выдали в полиции.

– О’кей, о’кей, понял… но чтобы ты знал: я не имею ни малейшего отношения к этой истории. Это не я тебя заказал. Клянусь могилой матери. Я, конечно, имел на тебя зуб после того, как ты свистнул у меня бабки, и ты знаешь, как я среагировал… быстро и эффективно. Хотя все пошло не так, как задумано. Понимаю, что ты чуть концы не отдал, но я же не знал, что ты ни с того ни с сего вернешься домой. Но эта история… за кого ты меня принимаешь? Все, что они с тобой вытворяли… Вот и все, что я хотел сказать.

– Уходи, Себбе, – голос дрожал, и мне почему-то не хотелось, чтобы Себбе это заметил.

Я знал, что он говорит правду. Он и в самом деле не замешан. И похищение заказал не он.

– Уходи. И не приходи больше никогда.

…Жизнь постепенно возвращалась в свою колею. Я работал не на полную ставку, а дома… любая мелочь представлялось тяжелой, трудно выполнимой задачей. Проводить детей в школу… иногда это требовало таких усилий, что я, вернувшись домой, ложился в постель. Сходить в магазин за молоком – гарантирован приступ головной боли. И на работе толку от меня не было. Никлас, впрочем, отнесся по-дружески. Я понимаю, сказал он. Все всё понимали… Но я видел, что он разочарован и еле сдерживается. Мне надо было во что бы то ни стало сосредоточиться и набрать форму.

Несколько раз я заходил в клуб. Странно… единственное место, где я чувствовал себя спокойно. Богган, Буссе… никто не спрашивал меня ни о чем. Читали, конечно, в газетах, но помалкивали. Про компьютер ни я, ни Сесилия никому не рассказывали. И в полиции и в суде считалось, что меня похитили ради выкупа. Выбрали простейший вариант: я – известный игрок в покер, сорвал большой куш, и у меня просто-напросто хотели его отжать.

Шли месяцы. Весной я бывал в клубе, самое меньшее два раза в неделю.

И в один из вечеров… Буссе и Богуслав – оба были там. Богган начинал с нард, потом перешел на покер. Добродушный толстяк… не успевал я зайти в клуб, он начинал смеяться. Я и раньше атлетом не был, а после всех этих событий исхудал до скелетообразного состояния. И, конечно, Буссе, или Буссе с членом, как его называли. Самый длинный в Стокгольме пенис. Об этом он сам постоянно напоминал.

– Что это с тобой? – спросил он, не успел я первый раз появиться в клубе. – Новая диета? Или у тебя СПИД? Я слышал, витамин С очень помогает. От всего.

Тот же шутливый жаргон, что обычно.

Мы сели за стол. Сдали карты.

Богган играл молча, а Буссе, как всегда, трепал языком. Звонил, как это у нас называется. Новички собрались у нашего стола и не знали, что им делать, – то ли хохотать, то ли молитвенно заводить глаза к небу от восхищения мастерством ветеранов.

– А если честно, – нарушил молчание Богган. – Что с тобой, Матти?

– Голова пока наверху, ноги внизу.

– Нет, серьезно, видно же, что ты не в себе. Хочешь обсудить?

Зрители переглянулись. Они понятия не имели, на что намекает покерный ас. Искали скрытый смысл.

– Все нормально, – сказал я и спасовал.

– Ничего нормального, – Буссе ухмыльнулся. – Тебе нужно подбодриться, дружок.

Все эти разговоры непосвященным, естественно, казались полной тарабарщиной, но, как ни странно, мне нравилось, что приятели общаются со мной как всегда. Никаких сочувственных мин, никаких понимающих кивков и покачиваний головой. Они меня подначивали, пытались расшевелить.

– Ты, наверное, прав, – сказал я в конце концов Боггану.

В чем прав, почему прав – так и осталось загадкой.

– Я же говорил! – завопил Буссе. – Погодите-ка, я смету этот банчок, и пойдем в красный клуб на Руслагсгатан.

– Я не пойду.

– Конечно, пойдешь… Ты же сам сказал – надо развлечься.

Они наперебой начали меня уговаривать. С самыми лучшими намерениями, разумеется.

Лет двадцать назад я был в таком клубе – это было еще до Сесилии. Я все время чувствовал неудобство. Притворно сияющие глаза девушек, их натужное хихиканье, как они заученно терлись об меня голыми телами в блестках… все это казалось нечестным. Хотя у меня и не было никаких планов воспользоваться их услугами… но вся атмосфера, легко угадываемая иерархия, очевидная фальшь – все было не по душе.

Но в этот вечер с Буссе и Богганом я слишком устал, чтобы настоять на своем и отказаться.

Вывеска над входом сообщала, что перед вами не какой-то бордель, а «Джентльмен-клуб» с самыми гламурными девушками Стокгольма. Но в холле было не так уж гламурно: черные щиты из древесной плиты, обрамленные подобранными на старинный лад бордовыми занавесками.

– Только знайте, ребята, я обычно в такие места не хожу, – заверил Буссе. – Это только ради тебя, Матс. Девушки такого сорта меня побаиваются, если вы понимаете, о чем я…

Мы-то понимали: Буссе не упускал случая напомнить о своих крупногабаритных достоинствах, но вахтер у дверей, здоровенный детина в куртке «Канада Гус» и татуировкой ACAB на шее, – тот, видимо, не понял.

– Это что ты имеешь в виду? – буркнул он. – Интересно, с чего это нашим девушкам тебя бояться?

Буссе продолжал в своем стиле:

– Ну, для тебя, дружок, это вряд ли интересно.

– Вы что, хотите пройти в зал?

За спиной татуированного появился еще один – еще шире, непонятно, как это возможно, – настоящий шкаф.

– Разумеется, – приветливо сказал Буссе. – Мы очень хотим пройти в зал. Я просто пошутил насчет моего одноглазого друга. Многие начинают нервничать, если я не предупрежу.

Гигант под номером два шагнул к Буссе, взял его за подбородок и прижал к стене.

– Бери своих друзей и убирайся отсюда.

И нам тогда надо было уйти. Не нарываться. Этот амбал был полон агрессии, как дождевая бочка. Конечно, самолюбие и все такое… но на следующий же день мы бы забыли эту историю.

Я подошел к вахтеру.

– Отпусти его.

– А ты еще кто такой?

– Какая тебе разница? Отпусти, и все.

Иногда кажется, что какие-то моменты в жизни разыгрываются как в рапиде. Иначе невозможно объяснить, сколько пронеслось у меня в голове в один короткий миг. Полсекунды, не больше, – а я успел подумать и о том, что Буссе блефовал на последней сдаче, и что мне наверняка придется накладывать швы, и о многом, многом другом. Что со мной происходит? Ввязался в драку у дверей стрип-клуба. Я много чего ожидал от жизни…. если вспомнить, как легко и радостно постигал когда-то тайны нард и покера. Сколько было надежд…

Удар, возможно, был не такой сильный, он пришелся на скулу, но я упал как подкошенный. Наверное, второй, с татуировкой, подставил мне ногу.

Богган бросился на ACAB, Буссе судорожно лягался.

Я никогда в моей взрослой жизни не участвовал в настоящей драке. Многое пришлось пережить, но не это. Отполз в сторону, и тут зажужжал мой телефон. Я выхватил трубку и начал орать как резаный.

Парень с татуировкой нагнул Боггана над кассой и методично колотил головой о железный ящик, будто всерьез собрался убить. Я поймал отчаянный взгляд Буссе.

Вскочил и начал молотить охранника по спине. Перед глазами сразу возникла картина: меня, как тряпичную куклу, швыряют в клаустрофобический кузов минивэна. Не знаю как, но мне удалось либо перебороть, либо заглушить приступ паники.

Физиономия Боггана в крови, голова болтается как неживая.

Надо было любой ценой уходить, у нас не было никаких шансов против этих чудовищ. Хомячки в лапах котов.

Я кое-как оторвал Буссе, и мы вырвались на улицу. В лицо ударила зябкая осенняя прохлада.

А Богган? Богган остался там.

Я рванул на себя дверь. Черные стены, красная драпировка.

– Отпусти его, сука!

– Пошел ты…

Они прекрасно знали, что из таких мест никто в полицию звонить не станет. А даже если позвонит – реакции не последует.

Мы стояли и шипели друг на друга.

Они не хотел отпускать Боггана.

Мы не могли его оставить.

Начался второй круг.

Я рванулся на помощь.

У этих подонков оказалась к тому же отменная реакция.

Татуированный пнул меня ногой в бедро. Нога подломилась, и я упал на пол.

Попытался подняться, встал на четвереньки, но последовал еще один удар – в грудь. Будто кто-то сломал спичку, хотя в роли спички был я.

Почти вырубился, хотя краешком сознания уловил истерический вопль Буссе.

Еще один удар. Я скорчился в комок, стараясь защитить лицо. Напрягся, насколько мог, ожидая следующего удара.

Богган лежал на полу – наверное, отключился.

Но удара не последовало.

В чем дело? Они сообразили, что хватит?

Отвел на секунду руки от лица – но этой секунды хватило, чтобы увидеть, как на спину татуированного обрушилась бейсбольная бита. Над нами стояли двое в балаклавах, а охранники каким-то образом оказались на полу.

– Суки поганые! С кем связались?

Еще один удар пришелся татуированному по бедру. Хрясь! – звук такой, будто пробили штрафной удар метров с двадцати пяти.

Я кое-как поднялся на ноги. Мы с Буссе бросились к Богуславу.

Хрясь. Хрясь.

Охранники завыли от боли. Татуированный сплюнул выбитые зубы.

Хрясь.

По полу потекла какая-то розовая жидкость.

Нос у татуированного: кровавый бесформенный комок.

Хрясь.

Мы вытащили друга на воздух.

– Теперь будете с нами иметь дело, сявки.

Хрясь.

Ни вскрика, ни стона.

В вестибюле клуба стало очень тихо. Охранники лежали на полу и не шевелились.

Человек в маске поднял биту – очевидно, намеревался раскрошить череп татуированного.

– Погоди! – завопил я. – Успокойся!

Рука остановилась в замахе.

Край балаклавы приподнялся, и я увидел лицо.

– Какого хрена… ты же просил помочь…

Себбе. Я и в самом деле просил помочь. Он позвонил, и вместо того чтобы послать его подальше, я просил о помощи. Что ж… если бы не он, нас бы забили насмерть.

Не знаю, рад ли я был его видеть. Но в тот момент мне показалось, что более преданного друга, чем Себбе, на земном шаре не сыщешь.

Остальная часть памятной записки представлена в отдельном документе.