Стокгольм delete

У Йоссан в кухне было потрясающе уютно… наверное, хорошо подобрано освещение. Лампа очень низко, несколько дециметров над столом, спот-лайты под шкафчиками на минимуме. Тепло отсвечивает бронзовый смеситель, мягкий коврик на полу. И Йоссан… она, оказывается, очень красива. Чистые, правильные черты. Эмили раньше не обращала внимания. А может, это вино.

Господи, наконец-то с кем-то можно поговорить по душам.

Но у нее есть и дело. Как ни жаль расставаться с девичьими откровениями, дело есть дело.

– Слушай, я хотела тебе показать кое-что. По работе. Вернее, не совсем по работе, но близко. Не возражаешь?

– Нет, конечно.

Эмили притащила из прихожей сумку и вывалила документы на стол. Матс Эмануэльссон. И вещи, которые они с Тедди нашли в пакете под кроватью Беньямина.

– Я не понимаю, – сказала она. – Я проверила всю его личную экономику. Ничего не сходится.

За час они просмотрели все бумаги. Выписки из банковских счетов, решения о зарплате, спецификацию покупок, за которые он платил карточками.

– Можешь быть уверена в одном, – сказал Йоссан, откинувшись на стуле. – Этот твой Матс Эмануэльссон никак не мог содержать семью на свои доходы – ни от службы, ни от капитала. Жена – клерк в социальном управлении… ты же сама понимаешь – исключено. Невозможно.

Йоссан, конечно, права. Эмили тоже так думала.

– И это, – Йоссан повертела в руке ключик из пакета. – Я почти уверена, что он от банковской ячейки. Это, конечно, прошлый век, но иногда с этим сталкиваешься. Тебе когда-нибудь попадалось что-то подобное? – она положила ключ назад в пакет и ответила за Эмили:

– Нет. Не попадалось.

25

Лес в Борсте. Ели и сосны стоят так тесно, что в подлеске всегда темно. Жизнь во мраке.

Перед Тедди – яма.

Его яма. Его схрон.

Раньше он бывал здесь часто. Лопату и лом брал у Шипа.

Его старый схрон. Никогда не думал, что он когда-нибудь пригодится. Дал себе обет: все, что здесь лежит, останется в той жизни. Пусть память о ней лежит и ржавеет, пока не рассыплется в прах.

Лом и лопата. На лбу выступил пот. Рабочие перчатки, глина на башмаках. Корни, камни, ссохшаяся, почти окаменевшая земля. Каждый камень надо выковыривать по отдельности.

Осталось совсем немного. А потом спуститься в яму и забрать оружие. Его оружие.

Голова кипела от ярости.

Они наняли его похитить Матса Эмануэльссона девять лет назад. Кто теперь знает – возможно, Иван тоже считал, что речь идет о выкупе. Никто, кроме него, за это похищение не ответил. Все, кроме него, гуляли на свободе. А Матс четыре года назад покончил с собой. Покончил ли? Скорее всего, это тоже они. Не он покончил с собой, а они покончили с ним. А теперь подозревают в убийстве сына Матса. Все связано. У Тедди не было ни малейших сомнений – все связано одно с другим. Они следили за ним. Они пытались покончить с ним – а вместо него чуть не погибла Сара.

Это было последней каплей. Прежде всего: он помог отъявленным мерзавцам. Пусть сам того не понимал, неважно. Помог. Надо платить по долгам. Он и так слишком долго ждал.

Сара. Он вспомнил, как она первый раз появилась в тюрьме. Вместе с другой надзирательницей, Эммой. «Перестаньте обращаться к Эмме с незаконными просьбами», – сказала она. И он послушался. Перестал. И как раз тогда, в то мгновение, когда он, к своему удивлению, почувствовал, что ему приятно выполнить просьбу этой девушки в форме, – в эту самую секунду он понял: что-то в нем изменилось. Их случайные встречи – в спортивном зале, в коридоре… потом не такие случайные, а потом и вовсе не случайные. Они проводили часы вместе. В комнате для посетителей. Искали и находили поводы для встреч. С ней. С Сарой.

Он уже решил, что перестал думать о ней как о женщине – но, оказывается, нет. Не перестал. Впрочем, уверенности не было. Но одно Тедди знал точно: он не перестал думать о ней как о близком человеке.

Сара изменила его жизнь. Там, в заключении, он медленно, как бревно-топляк, поднимался к поверхности.

А что теперь? А теперь вот что: он начинает с нуля. Он это ясно чувствовал. Его прежнее «я», оказывается, никуда не делось. Затаилось до времени, соблазненное фальшивым чувством человеческой полноценности. Или так: спокойствием ушедшего от погони волка, давшего себе слово никогда не возвращаться в овчарню.

Он натер мозоли. Даже перчатки не помогли. Стальная проволока на стволе сосны – вот она, никуда не делась, хотя прошло много лет. Заржавела немного. И насечки на коре. Заплыли, конечно, за столько лет, но если присмотреться…

Он воткнул лопату на весь штык.

Вот он. Чемодан «Самсонайт». Сундук с сокровищами.

Виски в бутылке. Осталось всего на пару глотков. Два пакетика со снюсом под губу. Жвачка кончилась. Неважно. Важен снюс. Постоянный горьковатый и пряный вкус жевательного табака.