Сто рассказов из русской истории. Жизнь Эрнста Шаталова. Навеки — девятнадцатилетние. Я вижу солнце. Там, вдали, за рекой

Я принес треногий стульчик, усадил Хатию, а сам поднялся в оду, прошел в заднюю комнату и остановился у нашего старого семейного сундука. Долго стоял я и раздумывал, потом решительно ухватил сундук за ручку и поволок его вниз по лестнице, затащил на кухню и поставил перед очагом.

— Что это, Сосойя? — удивилась тетя.

— Здесь одежда папы и мамы.

— Ну и что?

— А то, что я продам ее!

— Ты с ума сошел?! — испугалась тетя.

— Сошел. Отвезу в Набеглави и обменяю на кукурузу!

— Слышишь, Хатия, что он говорит?

— Слышу, тетя Кето…

— А что же нам делать? Помирать с голоду, что ли! — сказал я.

— Сосойя! Возьми сию же минуту сундук и поставь на место! — приказала тетя.

Я откинул крышку сундука… Сердце у меня дрогнуло и больно сжалось… Я извлек из сундука кожаный полушубок отца. Каждое лето мы проветривали хранившуюся в сундуке одежду, и никогда ничего, кроме чувства любви и уважения к этому полушубку, я не испытывал. Теперь я вдруг испугался, словно сдирал его с покойника.

— Возьму это, и это, и это! — крикнул я, заглушая подступившие рыдания.

— Не делай этого, Сосо! — взмолилась тетя.

— Возьму, возьму! Плачь сколько хочешь! И сапоги возьму, и брюки, и халат! — кричал я, выбрасывая вещи одну за другой. Вдруг я осекся и замолчал. На самом дне сундука лежало сложенное вдвое розовое платье. Я достал платье, развернул его, потом снова сложил, опустил на дно, положил сверху халат и брюки отца и захлопнул крышку.

— Хорошо, тетя, не плачь… Возьму только сапоги и полушубок… Одолжу у Манасэ Таварткиладзе осла и утром отправлюсь в Набеглави.

Тетя молчала.

— Я пойду с тобой! — сказала Хатия.

* * *

Утром, чуть свет, я и Хатия стояли во дворе Манасэ и поглаживали по спине тощего, костлявого осла. Манасэ вертелся тут же, седлал осла и наставлял нас:

— У осла, дорогие мои, длинные уши, но человека он слушает плохо… Осел любит ласку, вежливое к себе отношение…

— Станет еще Сосойя объясняться в любви твоему ослу! — вставила Хатия.

— Не станет, так осел умеет и лягаться! Осел это тебе не лошадь — свистни, она и побежит за тобой… Нет, брат, осел знает себе цену!

— Да ладно, дядя Манасэ, осел есть осел!

— Нет, дочка, не так! Наполеон, скажу я тебе, покорил Египет благодаря ослам! А бои на Кавказе? Не будь ослов, кто бы тащил пушки и боеприпасы через скалы? Автомашины? Или лошади? Так что…

— А если предложить тебе обменять осла на хорошую лошадь… Согласишься? — спросил я.

— Что я, осел, что ли? Ишь ты! Осла на лошадь! Да я, если хочешь знать, этим ослом и живу!.. Все, готово! — Манасэ отступил на шаг, критическим взглядом оглядел оседланного осла, потом добавил: — Вдвоем на него не садитесь, он этого не любит, обязательно сбросит вас! Садитесь по очереди… Если он заупрямится, не бейте и не понукайте его! Он этого не любит!

— Не волнуйся, дядя Манасэ, все будет хорошо! — успокоила его Хатия.

— В тебе-то я уверен, умница моя, но вот твой отец, видно, спятил! Доверить ребенка Сосойе — сумасшедшему!

— Ничего, дядя Манасэ, ничего с нами не станет!

— Ну ладно, счастливого вам пути!.. Значит, договорились, Сосойя: плата за осла — полпуда кукурузы. Так?

— Так, дядя Манасэ, так!

— Ну, с богом!

Мы завернули к Хатии. Дядя Виссарион битый час слезно умолял меня оберегать Хатию, потом снял со стены двуствольную «централку»:

— Прихвати-ка ружье, Сосойя, авось найдется дурак, даст за него пуда полтора кукурузы…

Наконец мы тронулись. Дядя Виссарион проводил нас до околицы и стоял там, пока мы не скрылись с глаз.

* * *

В те времена осел в Гурии считался такой же диковинкой, как и иностранные туристы… Мы шагаем по шоссе, ведущему в Набеглави, и вся детвора встретившегося по пути села с гиканьем несется за нами. Мне стыдно, я огрызаюсь на детей. Осел — ему-то начхать на всех — топает себе, смешно шевеля ушами. Хатия восседает на осле, как царица Тамара на белом скакуне, и блаженно улыбается.

— Что им нужно, Сосойя? Они что, осла не видели? — спрашивает Хатия.

— Отстань, ради бога, а то пошлю тебя обратно домой!

— Вернусь, если хочешь…

— Сиди и не болтай много!

— Сосойя, может, остановиться у кого-нибудь?

— У кого ты здесь остановишься? Село беднее нашего!

Мы наконец миновали село и вздохнули свободно.

К вечеру вступили в Набеглави. Я остановил осла у первых же ворот и крикнул:

— Эй, хозяин!

Из дома вышли среднего роста рябой дядька и носатый мальчик моих лет.

— Пожалуйте! — пригласил рябой, распахивая ворота.

Я завел осла во двор, ссадил Хатию и поздоровался с хозяевами.

— Вы кто будете? — спросил рябой.

— Да вот, меняем сапоги и полушубок на кукурузу…

— Покажи!

Я показал. Рябой стал внимательно рассматривать вещи.

— Осел твой? — спросил носатый мальчик.

— Мой.

— А девочка кто?

— Никто.

— Ее тоже меняешь на кукурузу? — осклабился носатый.

— Заткнись, а то получишь по зубам!

— Кто это, Сосойя? — спросила Хатия.

— Никто. Нос!

— Она что, слепая? — удивился мальчик.

— Слепая, но не глухая, дурак!

— Ты, парень, пришел сюда ругаться или торговать? — спросил меня рябой.

— Пусть он не болтает глупостей, и я не буду ругаться!