Сто полей

– Государю убыток, – ответил он, – зато храму Шакуника – выгода. Храм устраняет ваши мастерские, а с ними – конкурентов. Посчитай, кто был в совете пяти, кроме меня и покойника Баршарга. Трое монахов-шакуников. Ты думаешь, они убили Баршарга, чтобы воссоединиться с государыней Касией? Они убили Баршарга, чтобы самим править провинцией, безо всяких Баршаргов и Касий…

– Значит, – упершись глазами в вышивку на гобелене, спросил парень, – Арфарра выполняет не волю государя, а волю храма? И мы можем пожаловаться в столицу?

– Утром в Варнарайн прибыл инспектор из столицы, – отвечал Рехетта, – я пожаловался ему на насилие в отношении посада. Он ответил мне: «Вы клялись государыне Касии умереть ради спокойствия в стране. Почему бы вам не выполнить обещанного, господин пророк…»

Рехетта помолчал и добавил:

– А какой мне еще ответ мог дать инспектор, если он монах шакуникова храма в столице?

Парень ахнул.

– Мы покончим с храмом, – сказал шорник, – когда саранча ест рис, крестьянин ест саранчу.

– Нам обещали, – сказал монашек-шой, давний смутьян, не бросивший этого занятия, – восстановить законы Иршахчана, а вместо этого отдали Варнарайн на откуп богу-ростовщику.

Белобрысому парню из посада упоминание о законах Иршахчана не очень-то понравилось, потому что у его отца была кожевенная мастерская, но про бога-ростовщика он был согласен.

– Ум государя в плену у колдунов, – сказал посадский парень. – Мы должны уничтожить колдунов и развеять чары. К тому же всем известно, что вы, господин Рехетта, умеете колдовать не хуже шакуников и даже делали войска из бобов и рисовой бумаги.

Наместник молчал. Ему казалось подозрительным: как это парень так легко просочился сквозь араванову охрану?

– Я должен посоветоваться с моим небесным отцом, – сказал бывший пророк. – Я дам ответ утром.

5

Ванвейлен на рассвете вернулся в усадьбу Даттама, узнал, что Даттам в городе, бросился в город.

Новый приказчик Даттама, Нуш, выслушал его рассказ о посаде Небесных Кузнецов – это было одно из первых известий. Нуш был человеком неопытным и не очень умным, вчера лишь занявшим место пропавшего Миуса. А Даттам уехал с утра, куда – неизвестно. Нуш подумал: «Что ж, Арфарра, наконец, убрал конкурентов храма. Я поставлю хозяина в неловкое положение, сведя его с этим, прыгающим.»

– Ну, – сказал Нуш Ванвейлену, – как только Даттам вернется, ему сразу все доложат, а так, – пойдемте, поищем его по городу.

Взяли еще одного приказчика, Хоя, и пошли.

Базар на пристани был опять пуст, несмотря на рабочий день. Занавеси государственных лавок и мастерских были широко распахнуты, люди трудились старательно, как на сцене, и на задниках сцены, в соответствии с требованиями самого истинного реализма, древние государи улыбались звериными физиономиями.

На площади перед управой двое стражников лениво отгоняли мух от тела аравана Баршарга: тот качался в сером мешке над Серединным Океаном. Это был единственный публичный покойник в городе, если не считать каменных статуй небесных чиновников, улыбавшихся во все четыре стороны.

Ванвейлен подошел к покойнику и так долго на него глядел, что даже стражнику не понравилось:

– Чего смотришь! Не воскреснет, небось!

Ванвейлен отошел. Он уже понял, что приказчики Даттама не ищут, а ходят из харчевни в харчевню, да слушают, кто чего говорит, да читают декреты Касии. «Да! – подумал Ванвейлен, – это не Ламасса, на этот город гнев Небес за непокорство не обрушится!»

Ванвейлен спросил их мнение о новом режиме. Младшенький Хой рассеянно махнул рукой на полупустые улицы, где народ бродил с радостными и полыми лицами.

– Хорошо, – сказал он. – Чиновников – нет. Арестов – нет. Погромов – тоже нет.

– Каких погромов?

– А после смены власти погромов. Справедливость – дело всенародное. Жнец колосья жнет, воробьи зернышки подбирают. Ведь если кто-то обогатился, то за счет народа, так? А если за счет народа, то ведь это только справедливо, чтоб народ отнятое обратно разделил, так?

– И то, – добавил спутник, – если не давать народу участвовать в грабежах, то он, несмышленый, чего доброго, не торжеству справедливости радовался, а арестованным бы сочувствовал.

– А сейчас почему тихо? – спросил Ванвейлен.

Приказчик Хой тяжело вздохнул и поглядел в безмятежное озеро перед центральной площадью, над которым, как на ветке мирового дерева, качался покойник.

– Может, Иров день, – неопределенно протянул он.

– Чего-чего? – не понял Ванвейлен.

– Иров день, – уже увереннее проговорил приказчик.

Он стал объяснять: в каждой провинции при столице есть желтый монастырь, и время от времени в нем объявляется великий Ир. Объявляется нечасто – раз в два-три года, по всей империи, а в одной и той же провинции и вовсе редко: обычно раз в тридцать, а то и пятьдесят лет. В Варнарайне последний раз Ир побывал тринадцать лет тому назад: как раз перед бунтом Небесных Кузнецов.

– И каков Ир из себя? – спросил Ванвейлен.