И вот я снова в открытом море, и резкий осенний ветер рвет паруса. Погода стояла холодная, неприятная, и в данный момент Ла-Манш представлял собою весьма незавидную арену для плавания. В течение первых двух недель нам посчастливилось отбить два богатых английских судна, захваченных французами, которые под нашим конвоем благополучно вошли в Темзу, но затем мы испытали целый ряд бурь с юга, так как это было как раз время осеннего равноденствия, самое бурное время в этих водах. Эти страшные ветры загнали нас к самым Ярмутским мелям, и нам пришлось весьма нелегко обогнуть их и снова выйти в открытое море, держась как можно больше на восток. Но и после того погода продолжала быть дурной, и нас трепало во все стороны, так что в течение нескольких дней мы лежали в дрейфе и в конце концов очутились на полтора градуса севернее Норфолькского берега, когда погода несколько поутихла и ветер повернул к северу. Ночь была ясная, хотя и безлунная; мы шли на юг, чтобы вернуться к указанной нам части пролива, но ветер все-таки гнал нас в противоположную сторону и сбивал с пути. Наконец почти совершенно стихло, так что мы делали не более четырех узлов в час, несмотря на то, что волнения почти совсем не было. Во втором часу ночи я вышел на палубу и расхаживал взад и вперед со своим старшим офицером, который в это время держал вахту; вдруг мне показалось, что я услышал слабый крик с наветренной стороны.
— Эй, вы там на носу, тихо! — крикнул я людям и прислушался, и мне снова показалось, что я слышу слабый крик. — Мистер Джэмс, — спросил я своего старшего офицера, — вы ничего не слышали?
— Нет, сэр! — ответил он.
— Ну, так прислушайтесь повнимательнее!
Мы оба стали прислушиваться, но сколько ни напрягали слух, ничего не могли расслышать; очевидно, крик более не повторялся.
— Но я уверен, что слышал голос как бы из воды, — сказал я, — быть может, кто-нибудь из наших людей упал за борт. Вызовите всех наверх и сделайте перекличку, а на всякий случай прикажите повернуть судно в наветренном направлении.
Люди были вызваны наверх и при перекличке оказались все на лицо.
— Это вам показалось, сэр! — заметил старший офицер.
— Возможно, — согласился я, — но я все-таки убежден в душе, что не ошибся!
И действительно, что бы я ни делал, как ни старался уверять себя, что я ошибся, мне продолжало твердить какое-то внутреннее чувство, что то был действительно слабый крик, и хотя при данных условиях едва ли можно было рассчитывать оказать действенную помощь, тем не менее я не мог решиться уйти с этого места. Ветер совершенно спал; надо было ждать полного затишья; я приказал спустить передний парус.
Наконец начался отлив, но вместо того, чтобы воспользоваться им и идти к югу, я повернул нос шунера в обратную сторону, чтобы держаться как можно ближе к тому месту, где я слышал крик.
Едва только забрезжило, как я ухватился за свою подзорную трубу и стал изучать с напряженным вниманием весь горизонт.
Когда солнце выплыло, наконец, из тумана, то глаза мои различили какой-то предмет, который , как я вгляделся в него, оказался мачтой судна, затонувшего на глубине не более шести саженей. Кроме этой мачты, я ничего не мог различить, но чтобы быть вполне уверенным, поднял паруса и пошел к затонувшему судну, а спустя полчаса мы проходили его на расстоянии мушкетного выстрела с наветренной стороны и вдруг заметили чью-то поднятую руку, торчавшую из воды и делавшую нам знаки.
— Там есть человек! Видите, я был прав, — сказал я. — Живо, ребята! Спускай кормовую шлюпку!
В несколько минут все было готово, и немного спустя наша шлюпка вернулась, привезя с собой молодого мальчика, лет шестнадцати, которого наши люди нашли в воде уцепившимся за мачту затонувшего судна. Он был до того истощен, что не в состоянии был говорить и двигаться. Его тотчас же уложили в постель, закутали одеялами, чтобы отогреть, и напоили теплой водкой, после чего он заснул, как убитый. Мы убрали лодку, подняли паруса на шунере и пошли на юг, а я сошел вниз, в свою каюту, где мне подан был завтрак, довольный тем, что я поступил согласно своему безотчетному импульсу и тем самым явился, так сказать, орудием в руках Провидения, пожелавшего спасти через мое посредство человека. Спасенный мальчуган проспал весь день и всю ночь, а на следующее утро проснулся бодрый и здоровый, но очень голодный; когда его накормили, он встал, оделся и хотел идти наверх подышать свежим воздухом.
Как раз в это время я послал за ним, чтобы узнать его историю.