Сто лет безналом

— Вчера на сходке порешали ломануть Лубянский пассаж, — игнорируя вопрос Кадуцея об охране, продолжил Кошелек. — Для этого скока колеса были нужны… Решили экспроприировать у буржуев… Возле пивнухи Калинкина тормознули драндулет, пассажиров попутно пощипали. Тот, что в машине сидел, все время кричал: я — Левин…

— Какой Левин? — перебил Яньку Прохор.

— Это я не расслышал, — угрюмо пояснил Кошелек. — Если б расслышал — шлепнул бы на месте! Или обменял бы его на босоту из Бутырки! Я, когда смикитил, кого упустил — машину развернул, но его уже и след простыл…

— Эх, Янька, Янька, — посочувствовал Прохор, — зря ты в эту канитель залез! Теперь тебя чекисты в покое не оставят! Погубил ты свою буйную голову…

24.12.1972

п. Кулустай

ИТК строгого режима.

— Так и было, начальник, как я предполагал: сам Феликс охоту на Яньку возглавил. Один раз его даже взяли в Вязьме и попытались этапировать в Москву. Но на этапе Кошельку передали ствол, и он, завалив двух охранников, сделал ноги. После этого у Яньки совсем буденовку сорвало — завалить краснопупого для него стало, что высморкаться! Летом его чекисты на хазе обложили, словно волка позорного! Застрелился Кошелек. А ведь до этого он был нормальным, правильным вором, «королем», Иваном, убивал лишь по необходимости, когда собственную шкуру спасал. Зря он в бандиты полез… А ведь тогда еще даже бандитской пятьдесят девятой[65] не было! Её только в двадцать шестом годе приняли. Но не мог Ленин просто так спустить подобного беспредела!

Егоров до сей поры сидевший тихо, наконец высказался:

— Ты мне сейчас такие вещи рассказал… Поверить не могу!

— Жизнь — сложная штука, — философски заметил Кадуцей, — иногда проще в сказку поверить!

— А чего же я об этом случае никогда не слышал?

— А ты в архивах секретных на Лубянке пошуруй, — предложил Прохор, — там и не такое прочитаешь!

— Так меня туда и пустили!

— То-то! — радостно оскалился Посох. — Я тебе еще столько всего рассказать могу — за голову схватишься! Ты меня начальник в раж вогнал — остановиться не могу! Я ведь о своей жизни никому не обмолвился! Накопилось во мне… Как сказали бы не безызвестные Ильф и Петров: Остапа понесло!

— Так ты и их знал?

— Доводилось встречаться… А Остап: кепка, шарф, тельняшка — типично жиганский фасончик! Урки в то время другой прикид носили…

— Слушай, Дубов, а в чем разница между урками и жиганами? Чего-то я в толк не возьму: и те и другие вроде как в авторитете были, самая верхушка — паханы, если не ошибаюсь. И чего не поделили?

— У-у-у, как все запущено! — удивился Прохор. — Неужели в ваших школах ментовских историю криминального мира не преподают?

— Не, я высшей школы не кончал, после армии в милицию пошел, — ответил Егоров.

— Скорее всего, там этого и не преподают! В Союзе же преступности почти нет, — язвительно произнес Кадуцей, прищурив один глаз. — Скоро коммунизм построим! Изживем преступников как класс! С восемнадцатого года это слышу, но…

— Ладно тебе ерничать! — попросил майор. — Давай, трави про урок и жиганов!

— Эх, начальник, и чего я сегодня такой добрый? — продолжал паясничать Прохор. — Ладно, слухай сюды: жиганами еще на царской каторге называли проигравшихся в пух игроков, босяков, оставшихся без гроша за душой. Позже это погонялово приклеилось просто за «горячими» бродягами. Жиганы — высшая каста, этого у них не отнять. Не каждый бродяга мог называться жиганом, это нужно было заслужить. Но, — Прохор сделал многозначительную паузу, — жиганы и уркаганы все еще единое целое! Уркаган мог быть жиганом, расслоение произошло позже, после восемнадцатого года. После революции начался бардак, и те, кто поумнее, смылись за рубеж с отступающими белогвардейцами. В основном отвалила воровская масть высшего класса: марвихеры, медвежатники, фармазонщики… Тот же Шныра, едва только все зачалось, отвалил первым пароходом в Германию.

— А ты чего остался? — спросил Егоров.

— Да я как-то набегался в свое время по заграницам, да и интересно было, чего получится. Так, на чем я остановился? — Прохор почесал затылок. — Ах да… но свято место пусто не бывает — в преступники полез разный сброд: от мелких разорившихся лавочников, до отставных царских офицеров, не пожелавших покинуть державу. Вот в основном из этих офицеров, имеющих боевой опыт, прошедших первую мировую и гражданскую, возникла каста новых жиганов…

— А почему жиганов? — не понял Егоров.

— Потому, что грабили они по-жигански, в борзую, с фарсом… Им просто нечего было терять. Работали красиво и жестоко… Они потеснили на воле старорежимных авторитетов, сидельцев со стажем, урок… Воровская масть не могла так просто сдать свои позиции и почалось…

17 июня 1927 г.

Ростов.