– Летний народ, – ответила Фран. – Они тебе что-нибудь для меня дали?
Офелия положила на одеяло какую-то штуковину. Совершенно прелестную – все, что делает летний народ, прелестно. Это оказался флакон из жемчужного стекла, размером с патрончик губной помады; вокруг обвилась эмалевая зеленая змейка, хвостом затыкая горлышко. Фран потянула за хвостик, и змея развилась, откупорив снадобье. Из устья поднялась крошечная мачта, развернув шелковый флажок – на котором, конечно, были вышиты слова. ВЫПЕЙ МЕНЯ.
Офелия глядела на это, уже слегка остекленев от обилия выпавших на ее долю чудес.
– Я сидела и ждала, и там были два лисенка, представляешь! Они влезли на крыльцо и стали скрестись в дверь, и скреблись, пока она не открылась. Они забежали внутрь и потом снова вышли, и один подошел ко мне, держа что-то во рту. Он положил эту бутылочку прямо мне под ноги, а потом они оба сбежали с крыльца и ускакали дальше, в лес. Фран, это же просто сказка какая-то!
– Ага, сказка, – согласилась Фран.
Она приложила флакон к губам и проглотила содержимое. Вкус был горячий и кислый, словно в склянку налили дым. Фран закашлялась, вытерла рот рукой и облизала ее.
– Люди же все время говорят, что что-то похоже на сказку, – не унималась Офелия. – А имеют в виду всего лишь, что кто-то влюбился и вышел замуж! А этот дом, и зверюшки, и все вещички – это же и есть настоящая сказка! Кто они, Фран? Кто этот летний народ?
– Так их зовет папа, – ответила Фран. – Когда он нормальный. Потом на него находит религия, и он говорит, что это демоны и они пришли по его душу. Это потому, что они снабжают его спиртным. Но присматривать за ними ему никогда не приходилось. Это все мама. А потом она ушла и оставила все мне.
– Ты за ними присматриваешь? – поразилась Офелия. – Следишь за домом, как у Робертсов?
Чувство блаженного благополучия охватило Фран целиком. Впервые за долгие дни согрелись ноги, по горлу словно текли мед и бальзам. Даже нос стал как будто уже не такой мокрый и красный.
– Офелия?
– Да, Фран?
– Мне, кажется, стало гораздо лучше. И это все благодаря тебе. Ты действительно храбрая и настоящий друг. Мне нужно придумать, как тебя отблагодарить.
– Я вовсе не… – запротестовала Офелия. – На самом деле я очень рада, что все так вышло. Что ты меня попросила, и вообще. Обещаю, я никому не скажу.
А сказала бы – пожалела, подумала Фран, но оставила мысль при себе.
– Мне надо поспать, Офелия. А потом, если ты захочешь, мы поговорим. Ты даже можешь остаться тут, пока я сплю. Мне плевать, что ты лесбиянка. Там, на столе, есть печеньки, и еще те два бутерброда, которые ты принесла. Я, если что, предпочитаю колбасу. Возьми себе тот, что с беконом.
И она уснула, прежде чем Офелия успела хоть что-то сказать.
Проснувшись, Фран первым делом приняла ванну. Краткая инвентаризация в зеркале показала: волосы жидкие, грязные, все в колтунах и запутках; под глазами круги; язык желтый. После мытья выяснилось, что джинсы на ней болтаются, а бедренные кости вдруг стали беззастенчиво выпирать.
– Я бы целый холодильник съела, – сообщила она Офелии. – Но и бутерброд для начала сгодится.
Офелия уже навыжимала апельсинового сока и теперь налила его в глиняную кружку. О том, что папа временами пользовался ею вместо плевательницы, Фран решила не говорить.
– Можно я тебя еще о них поспрашиваю? – взмолилась Офелия. – Ну, о летних людях?
– Не уверена, что смогу ответить на все вопросы, – пожала плечами Фран. – Но валяй.
– Когда я вчера туда пришла, – начала Офелия, – я сначала решила, что там какой-нибудь затворник живет или больной. И что у него страсть к накопительству. Ну, типа он все на свете собирает и ничего не выбрасывает, даже цилиндрики от туалетной бумаги. Я про таких читала, они даже дерьмо собственное иногда хранят. И кошек дохлых. Бр-р-р, ужас просто! А оно там становилось все страньше и страньше. Но я почему-то совсем не боялась. Я чувствовала, будто там кто-то есть, но они вроде как рады меня видеть.
– Они не особенно любят компанию, – заметила Фран.
– А почему они собирают все это барахло? Откуда оно берется?
– Что-то из каталогов… Они частенько заказывают разные вещи. Я хожу на почту и забираю для них посылки. Иногда они сами куда-то ездят и привозят потом всякое. Иногда мне говорят, что хотят то-то и то-то, и тогда я должна это для них достать. По большей части это всякий хлам от Армии Спасения. А один раз мне пришлось купить им сотню фунтов медного провода.
– Зачем? – поразилась Офелия. – Что они с ним сделали?
– Ну, они изготавливают всякие штуки. Моя мама так их и звала – умельцы. Не знаю, что они потом со всем этим делают, но иногда вдруг дают тебе что-нибудь… какую-нибудь игрушку. Они любят детей. Если ты что-нибудь для них делаешь, они потом считают, что в долгу у тебя, и стараются отдарить. И наоборот. Я больше ничего серьезного у них не прошу, потому что… ну, в общем, не прошу.
– А ты их самих видела? – жадно спросила Офелия.
– Бывало, – призналась Фран. – Не то чтобы часто. В основном когда была маленькая. Но они уже давно не показывались. Они довольно застенчивые.