Стихотворения (1927)

Царя вспоминаю —
                              и меркнут слова.
Дух займет,
                   и если просто «главный».
А царь —
               не просто
                              всему глава,
а даже —
               двуглавный.
Он сидел
               в коронном ореоле,
царь людей и птиц…
                                 — вот это чин! —
и как полагается
                          в орлиной роли,
клюв и коготь
                     на живье точил.
Точит
         да косит глаза грозны!
Повелитель
                   жизни и казны.
И свистели
                  в каждом
                                онемевшем месте
плетищи
              царевых манифестин.
«Мы! мы! мы!
Николай вторый!
двуглавый повелитель
                                    России-тюрьмы
и прочей тартарары,
царь польский,
                        князь финляндский,
принц эстляндский
                              и барон курляндский,
издевающийся
                        и днем и ночью
над Россией
                    крестьянской и рабочей…
и прочее,
              и прочее,
                            и прочее…»

Десять лет
прошли —
                 и нет.

Память
            о прошлом
                             временем грабится…
Головкой русея,
— вижу —
                 детям
                           показывает шкрабица
комнаты
             ревмузея.
— Смотрите,
                    учащие
                                чистописание и черчение,
вот эта бумажка —
                              царское отречение.
Я, мол,
           с моим народом —
                                         квиты.
Получите мандат
                           без всякой волокиты.
Как приличествует
его величеству,
подписал,
                поставил исходящий номер —
и помер.
И пошел
             по небесной
                                скатерти-дорожке,
оставив
            бабушкам
                            ножки да рожки.
— А этот…
                 не разберешься —
                                               стул или стол,
с балдахинчиками со всех сторон?
— Это, дети,
                    называлось «престол
отечества»
                  или —
                             «трон».
«Плохая мебель!» —
как говорил Бебель.
— А что это за вожжи,
                                   и рваты и просты? —
Сияют дети
                   с восторга и мления.
— А это, дети,
                       называлось
                                         «бразды
правления».
Корона —
               вот этот ночной горшок,
бриллиантов пуд —
                                устанешь носивши.—
И морщатся дети:
                            — Нехорошо!
Кепка и мягше
                       и много красивше.
Очень неудобная такая корона…
Тетя,
        а это что за ворона?
— Двуглавый орел
                              под номером пятым.
Поломан клюв,
                       острижены когти.
Как видите,
                  обе шеи помяты…
Тише, дети,
                  руками не трогайте! —

И смотрят
                с удивлением
                                      Маньки да Ванятки
на истрепанные
                         царские манатки.

ПЕРВЫЕ КОММУНАРЫ