Стихи и эссе

«Расмус Раск умер у себя дома, Бадстуестрэде, 126 (в настоящее время 17), 20 ноября; на похороны собралась огромная процессия, люди стекались отовсюду, чтобы проводить его к месту последнего упокоения, рядом с низкой стеной на Присутственном кладбище.

Комнаты в его квартире были завешены траурными занавесями, на полах, на лестнице, на улице перед его жилищем была разбросана зелень, катафалк ожидал у ворот дома, чтобы принять украшенный цветами гроб, когда его вынесут по лестнице.

Но катафалку пришлось уехать пустым вслед за каретой университетского похоронного распорядителя старшего управляющего Хальвора Сёеборга, ибо каждый из студентов, явившихся в очень большом количестве и в доме, и на улице, хотел оказать умершему последние почести – и они пронесли тело по улицам города до Нёррепорта, где его уложили в катафалк, а студенты выставили почётный караул, чтобы по прибытии на кладбище снова перенять тело и нести его до могилы».

За этим рассказом следует опись, столь педантичная, как будто написал её сам Раск, перечисляющая всё его наследство, всё, имевшее денежное выражение, – от сенного матраса и перины до бюро из махагони и обитого медью сундука; от красных гардин до берёзового серванта и трельяжей; от полок, ещё полок и книг до наличных риксдалеров. Затем добавлено, что Раск «без сомнения, болезненно тревожился, что не сможет в финансовом плане обойтись своим жалованьем и стипендиями, получаемыми им в качестве библиотекаря и университетского профессора».

Что ж, вполне может статься, что таким образом Расмус Раск участвовал в создании мифа о собственной бедности. Но похоже на то, что он сам в него поверил и в соответствии с ним жил. Из страха умереть прежде, чем он всё свершит. И страх этот не был лишён основания. 14 ноября 1832 года, когда он умер, ему было всего-навсего 44 года, и дело всей жизни ему пришлось передать каким-то неизвестным потомкам. Возможно, он в них верил.

Во всяком случае, однажды, когда студенты отмечали юбилей его друга профессора Нюерупа, он написал песенку на известный мотив, начинавшуюся так:

«„Всё забудется через сто лет“, —
так пословица говорит,
ничего в том хорошего нет,
Боже, тлен что же с нами творит?
Мир наш, Остров, чем был бы хорош?
Безрассудства? Но цель хороша!
Грешный прах, только ты и умрёшь,
Благородная вечна душа»[72].

Этой песенке не было суждено, чтобы её спели. Никто из участников праздника не захотел её петь из-за того, что Раск пользовался буквой å!

И вот прошло уже много больше ста лет, но ни å с кружком, ни изыскания, ни безрассудные поступки не забыты. Напротив. Исследования Раска стали основой пробивной силы датской школы лингвистики на международном уровне. Но это уже другая история.

Здесь же я лишь хотела дополнить историю о том, как Расмус Раск дал своему отечеству родной язык, что следует понимать максимально широко, а тем самым и всем поклонникам учения о языке дал знание о том, что, говоря по-датски, мы одновременно выходим за пределы датской речи, и значит, вавилонское смешение языков нам уже не грозит.

Край Света

По пути на Нордкап, в Нарвике видишь дорожный щит, не дающий забыть о расстояниях и ностальгии в этом мире.

Приехав из Рима, Парижа или Вены, из почтенных культурных столиц Европы, оказываешься очень далеко от дома, в 4168 км от Рима, 3257 км от Парижа, 3525 км от Вены, даже до моей Дании вовсе не близко, 2072 км до Копенгагена, где я каждый день могу слоняться в ностальгии по какой-нибудь внешней границе, точке на континенте, отсылающей в большое горизонтальное Ничто – если уж ты не годен для вертикального, на грани тошноты, восхождения на гору Эверест.