Стезя смерти

— Ради того, чтобы сохранить при себе человека, в котором есть настоящая сила, о каковой он может лишь мечтать? — уточнила Маргарет. — Даже не сомневайся. Кроме того, есть и еще одна причина, по которой я для всех них хороша, когда свободна: свободной я безопасна. С чего бы им предполагать, что я буду хранить молчание до конца, идя в гордом одиночестве на костер? Оба дядюшки прекрасно осознают: если они бросят меня на произвол обстоятельств, я утяну их за собой, а в свете этого даже всеимперская война это не стоящая беспокойств мелочь.

— Но, если так… К чему жертвовать таким покровителем? Это же глупо и нерационально. Навряд ли поставленный на его место блюститель архиепископской кафедры будет к вам столь же благосклонен.

— Он стал вести себя слишком нахально, — с заметным раздражением отозвалась Маргарет. — Много возомнил о себе. Просто и по́шло — стал требовать мзды. Ведь он и затеял все свои изыскания в области сатанопоклонничества лишь ради того, чтобы обрести богатство; это, — пренебрежительно усмехнулась она, — кроме жажды мужской силы, власти и возвращения молодости. В последнее время он стал слишком наглым.

— И этот таинственный чародей не в силах поставить его на место? — усомнился Курт. — Ты не в силах? Не верю.

— В силах, — кивнула она, — однако его поведение становится все более неосторожным и может привлечь к нему внимание; а стало быть — и к нам тоже.

— Как Филипп, — уточнил он, и Маргарет нахмурилась:

— Филипп сглупил. И мне жаль, что пришлось его убить; ты это хотел услышать? Но что же, ты и этого старого мерзавца станешь жалеть?

— Удавил бы собственными руками, — не задумываясь, отрезал Курт. — Будь он изменником по убеждению — я спорил бы с тобою: сам хорош; но продать веру за деньги…

— Я развеяла твои сомнения? Ты будешь со мной?

— Да, — кивнул Курт, уже не колеблясь. — Я хочу это видеть. Когда?

— Ровно через две недели. Пятнадцатого июня будет Черная Луна, это лучшее время для того, что мне нужно.

— Лик силы… — уже без улыбки произнес он тихо, чуть отстранившись и глядя в фиалковые глаза — пристально, взыскательно. — Что это изменит в тебе? Что тебе даст ее сила? Что ты получишь?

— Возможность избавиться, наконец, от человека, один взгляд на которого доводит меня до бешенства, — отозвалась Маргарет тихо. — Это первое, что я сделаю. Я смогу заставить его передать мне все, что он имеет, — от знакомств, связей до имущества, и тогда… Ты считаешь, что это порочно, медлить с местью во имя выгоды?

— Нет. Я никогда не понимал тех, кто может броситься на врага прилюдно, средь бела дня, со спокойной душой идя после этого на казнь. Меня бы не утешала мысль о свершенном правосудии. Никогда не понимал тех, кто гордо отвернется от набитого кошелька поверженного противника, в особенности, когда этот кошелек так необходим… У меня есть лишь одно возражение: герцог фон Аусхазен — мой, Маргарет. Когда придет время, смерть он примет от меня. Это не обсуждается.

— Хорошо, — кивнула она, ни мгновения не медля, — но я должна это видеть. Я это заслужила.

— Увидишь, — ответил Курт, не скрыв дрожи в голосе. — Во всех подробностях — это я тебе обещаю.

— И он умрет в муках.

— Можешь не сомневаться, — подтвердил он с болезненной усмешкой. — В чем-в-чем, а в этом я толк знаю.

Глава 22

Долгие июньские дни, становящиеся все жарче, влачились медленно, перетекая в столь же длинные и жарко-душные ночи.

Бессонница возвращалась все чаще; все чаще Курт, лежа на боку, глядел в распахнутое окно, где над соседней крышей, неспешно сползая от одного края к другому, парила луна, ночь от ночи все более полнящаяся, все более явственная и отчетливая. В одну из таких бессонных ночей на землю обрушился дождь — сплошной темной стеною, скрыв небесное светило плотными тучами. В ту ночь он до утра просидел у окна, бесцельно глядя на улицу, где, скрывшийся за углом противоположного дома, был им однажды запримечен приставленный от начальства «хвост». Все прочее время увидеть следящих за ним агентов не удавалось, однако Курт знал, что они есть, а временами предполагал даже почти с уверенностью, где именно; как и в прочих дисциплинах, преподаваемых в академии святого Макария, в искусстве слежки выпускник номер тысяча двадцать один весьма преуспел, а посему, если б имел таковое желание, мог бы, хоть и изрядно потрудившись, вычислить надзиравших за ним и даже, быть может, от них оторваться…

Кёльн жил своей, отдельной от него жизнью, и временами казалось, что судьба странной прихотью забросила Курта в город призраков, где он существует вместе с жителями и одновременно словно в каком-то ином, отличном от их бытии, или это он сам — бесплотный призрак, до которого нет никому дела. К реальности возвращали лишь взгляды, встречаемые изредка и напоминающие о том, о чем и сам город стал уже забывать. И даже взглядов становилось все меньше, все реже доводилось встречать чьи-то глаза вовсе — Кёльн заполнялся торгашами и крестьянами, начинающими свозить на рынок первые дары лета.