— Стало быть, они борются за то, чтобы к вам приблизиться?
— Они борются за то, чтобы стать лучше. Я определяю
— Не знаю, — тихо ответил Курт. — В последние дни я несколько пересмотрел свои понятия о жестокости… А герцог фон Аусхазен? — в голосе была злость — несдерживаемая, явная. — Чем ценен для вас он?
— Деньги, — коротко отозвался шепот.
— И все? Более ничем?
— Деньги, связи. Это немало.
— Стало быть, вы не позволите мне убить его, я верно вас понял? Потому вы и запретили Маргарет это сделать?
— Я ничего не запрещал. Она сама понимает, как важно все то, что он может нам дать; и пока сама она не заняла его место, пока все, чем владеет он, не досталось ей, его надо сохранять. В этом — ее выбор; я ничего никому не запрещаю. Каждый волен поступать так, как сам сочтет нужным.
Курт качнул головой, невесело усмехнувшись:
— Выходит, каждый из них может творить, что угодно, включая убийства, и никто ему слова не скажет? Чем же тогда вы лучше, чем Конгрегация?
— Я не говорил, что я лучше, юноша; я просто другой. А чем мы
— Отвечать… перед вами?
— Нет. Перед судьбой. Каждое деяние, совершенное человеком, несет свой отпечаток в мир, оставляет след в его душе, сути, в его судьбе, из каждого поступка вытекают определенные последствия, а вот с ними человеку и приходится разбираться.
— Пусть так, — тряхнул головой Курт, — пусть. Но я вернусь к прежнему вопросу: к чему вам я? У меня, как вы сказали, нет способностей, ни связей, ни денег. Почему я здесь?
— Ведь вы сами знаете ответ, — отозвался гулкий шепот. — Знаете, я вижу.
— Из-за Маргарет?.. — предположил Курт нерешительно. — И только лишь?
— Вы ценны для нее. Она ценна для меня. Маргарет — способная девочка; и несмотря на то, что ее последняя выходка едва не стоила ей жизни, достойна того, чтобы сделать для нее маленькую поблажку.
Курт горько усмехнулся:
— Я — маленькая поблажка…
— Согласитесь, — шуршаще рассмеялся собеседник, — было бы странно, если бы для меня вы значили то же, что для нее. Да, вы для меня — прихоть Маргарет, которой я могу себе позволить потакать. Мне нужно, чтобы она была сильна, в безопасности и — счастлива. Сильной она станет в скором будущем, ее безопасность обеспечена (и благодаря вам в том числе), а счастлива она с вами, юноша, посему — пусть делает, что ей вздумается.
— Ваши последние слова означают, что проверку я прошел?
— Да, — просто ответил тот. — Сейчас я уже думаю, что разговор с вами был начат неверно: отвечая на ваши вопросы, я узнал о вас и почувствовал в вас больше, нежели задавая их… Сейчас, майстер инквизитор, вы протянете руку влево, где нащупаете такой же пузырек с настоем, какой выпили перед появлением здесь; пробудитесь вы уже в нежных объятиях своей возлюбленной.
— И это все? — уточнил Курт недоверчиво, сжав бутылочку в кулаке. — Вы не станете от меня ничего требовать, никаких клятв, никаких просьб, никаких предупреждений «быть готовым в любой момент оказать вам содействие»?
— Это манера Конгрегации, — с усмешкой возразил собеседник. — Вы что же, не можете поверить, что все это лишь потому, что вас любит такая женщина?
— Не привык, — откликнулся Курт хмуро. — Подозрительно.
— Ну, хорошо, — в шепоте прозвучала улыбка. — Если вам от этого станет легче, я скажу, чтобы вы были готовы в любой момент оказать содействие. Вы, в конце концов, инквизитор, верно? То, что вы всего лишь в четвертом ранге, ничего не значит. Вам всего двадцать два, вы лишь год на службе, у вас все впереди. Как вы это назвали… «свой человек в Конгрегации»… Быть может, лет через десять, когда вы подниметесь, я попрошу у вас помощи. Теперь вам спокойнее?
— Пожалуй, — пробормотал Курт себе под нос и, чуть помедлив, так же, как уже делал это сегодня, одним махом, опорожнил бутылочку со снадобьем.
В объятиях возлюбленной он не пробудился — та сидела в отдалении, на приземистом стульчике, глядя на него с ожиданием и точно бы какой-то опаской; Курт приподнялся на локте, разгоняя марево в мыслях, но вопрос «в чем дело» застыл у него на губах, не озвучившись. Перехватив взгляд человека, стоящего позади Маргарет, он рывком сел, гневно осведомившись:
— А что
Маргарет даже не обратила головы в сторону герцога фон Аусхазена, глядящего на него с любопытством и неприязненностью.
— Не смотри на меня так, — проронила она тихо. — Я ни в чем не виновата, он пришел сам.