Стервы

Она посмотрела на Джерома. Испытывает ли он то же самое всякий день, появляясь в «белых» районах города? И как с этим быть, если хочешь смешаться с окружающими, но вместо этого так и бросаешься им в глаза?

Они присели на лавочку, Джером прикрепил ей коньки. Наверное, он ощутил ее беспокойство, потому что наклонился и прошептал:

— Мне уже приходилось видеть, как ты появляешься перед куда более крутой публикой, чем здесь. И ты ведь всем понравилась тогда, помнишь?

— А кажется, что этого и не было никогда, правда? — спросила Глория, когда они неуклюже проковыляли к пруду. Два раза она чуть не шлепнулась наземь, а ведь они еще даже не вышли на лед. — Словно все это просто приснилось.

— А сейчас? Тебе тоже кажется, что все ненастоящее?

— Я теперь уже не знаю, что настоящее, а что нет.

— Ну, давай тогда посмотрим, можно ли об этом забыть. — И Джером взял ее за руку.

Они стояли на самой кромке пруда. Мимо скользили на коньках супружеские пары, родители, детишки, и все без исключения поглядывали на Глорию с Джеромом. До ее слуха доносились и шепотки, не очень-то отличающиеся от тех, какие она слышала в школе на следующий день после скандала в «Зеленой мельнице».

Зачем она пришла сюда? Если с трудом переносит эти любопытные взгляды во время такого невинного развлечения, как катание на льду, то как же она собирается провести жизнь с Джеромом, вдали от катка? Она никогда не слышала, чтобы супруги имели разный цвет кожи — бывают ли вообще такие пары?

Тут Джером без лишних слов вывел ее на лед, дернул за руку, и Глория вылетела вперед. Она не сдержалась и завизжала.

Он изо всех сил старался догнать ее, а она изо всех сил старалась сохранить равновесие. А потом все получилось — она смогла стоять ровно, и вовсе не было это настолько трудно, правда? — а он, смеясь, стоял рядом с нею.

— Что тебя так насмешило? — спросила Глория, но он только громче рассмеялся.

И она засмеялась вместе с ним.

Может быть, из-за плавного скольжения по льду, может, из-за того, что мороз щипал ей щеки, или оттого, что ее успокаивало тепло его руки, за которую она держалась, но Глория вдруг перестала думать о чем бы то ни было — мысли стали гладкими и спокойными, как этот лед под ногами. Она испытала то же самое, что и в недолгие мгновения, когда пела на эстраде «Зеленой мельницы», — блаженство и предвкушение будущего счастья.

А потом пошел снег.

Сначала с серого неба лениво падали отдельные снежинки, легкие как пух. Все на катке замерли, кто бы они ни были, с кем бы ни пришли сюда. Люди протягивали ладони, глаза их сияли, а детишки вопили от восторга. В тот чудесный миг Глория испытала такую же радость, что и окружавшие ее люди.

Они сделали еще несколько кругов по пруду, и снежинки повалили гуще, предвещая сильный снегопад — первый нынешней зимой, раньше обычного. Ведь не настал еще даже День благодарения[123].

Глория с Джеромом, задыхаясь и хохоча, словно ничего забавнее этого в их жизни не бывало, ушли с катка, рухнули на ближайшую лавочку и в изнеможении склонились друг к другу.

Снежинки блестели, как хрустальные, на длинных черных ресницах Джерома. Глория поддалась порыву и поцеловала его веки, ощутив, как тают на ее губах эти первые снежинки.

— Не нужно так делать на людях, — проговорил Джером и оглянулся — не видел ли кто. — С чего это тебе вздумалось?

— Ну, я же на свидании, — пожала плечами Глория.

Он присел на корточки и стал снимать с Глории коньки.

— Знаешь, что говорят, когда идет первый снег?

— Хм-м-м… что пора улетать на юг, в теплые края?

— Если бы!

— А разве тебе не нравится жить здесь?

— Ну вот, один есть, — сказал Джером, переходя ко второму ее коньку. — Этот город стал частью меня, хочу я того или нет. Здесь моя семья, здесь джаз. Но в моих жилах течет кровь непоседы, мне хочется взбудоражить какой-нибудь другой город — например…

— Нью-Йорк?

— Да! — воскликнул он, удивленный, кажется, тем, что она угадала. — Именно о нем я и думаю. А как ты догадалась?

— Мне показалось, ты мечтаешь не о Кубе. Хотя сейчас, — она зябко передернула плечами, — я бы и туда поехать не отказалась. — Она немного помолчала. — А ты можешь себе представить нас в Нью-Йорке?

— Нас?

Глория не могла бы сказать отчего, но ей очень понравилось, как прозвучало это «нас».

— Так можешь представить? — повторила она. — Выступать совсем в другом городе! В Гринич-Виллидж, даже в Гарлеме[124] — о нас заговорит весь Нью-Йорк. «Глория Роза и джаз-банд Джерома Джонсона».

— Мне нравится, как это звучит.

— И никто не будет нам мешать — ни родители, ни гангстеры из «Зеленой мельницы», ни бывшие подруги-предательницы, ни…

— Женихи?

Слово резануло ей слух, как ругательство.

— Не надо говорить о нем, не хочу портить себе такое чудесное свидание.

— Чудесное? — переспросил Джером. — Вы, мисс Глория Роза, хотите убедить меня в том, что это — чудесное свидание?

— Совершенно верно, — ответила Глория. — Как раз в этом я и хочу тебя убедить.

— Я знаю, как сделать его еще чудеснее. — Джером распрямился. — Хочешь горячего какао?

— Вот теперь ты говоришь на понятном мне языке, — рассмеялась она.