Стерва

Дочь принимается вырываться и кричать от досады и обиды. Ее личико краснеет, рот открывается в немом плаче, а потом она просто орет, пытаясь сбежать от сестры, обрызгивая водой всю ванную комнату. Все происходит так быстро, что я не сразу успеваю сообразить, а Аарон и Брис вмиг влетают в дом. Рон прибегает в ванную первым. Он забирает Даниэль у Агнес, прижав к груди, позволяя той выплакаться вдоволь. И с каждым его словом против своей жены, девочка голосит сильнее. Брис встает рядом со мной, пытаясь дотронуться до головки Дани, свисающей с плеча Рона, но та скулит, проливая крупные слезы, сжимая в ручке любимую куклу. Малиновая краска стекает по свитеру Галлахера, по его джинсам, и падает на пол.

– Что ты сказала?! – хмурится Аарон, выслушав оправдания жены. Она складывает руки на груди в защитном жесте, когда он пытается угнетать обстановку. – Зачем ты ей это сказала?

Агнес нападает в ответ.

– Потому что в ее голове только одна навязчивая мысль! – ругается сестра, пальцем стуча себе по виску. – Мы что, должны это одобрять?

Рон гладит мою дочь по спине, готовый за нее биться.

– Не нужно давить на ребенка! – парирует он. – Не нужно было ее пугать.

– А что нужно было? – подойдя ближе, Агнес вскидывает подбородок. – Мм?

Кажется, назревает война. Я прошу Рона отдать мне ребенка, но он только огрызается, обвиняя нас с сестрой, что мы довели Дани до такого состояния. Брис присоединяется к Рону, но его доводы выглядят не очень убедительными. Он лишь пытается поддакивать Галлахеру.

Кто сказал, что у моей дочери нет отца? У нее даже не один папаша! И вот эти двое взрослых мужчин взбираются по лестнице, открывая дверь в гостевую комнату, в которой есть отдельная ванная, оборудованная в стиле «Прованс», с медными краниками и сантехникой, чтобы была в моде где-то в далеких шестидесятых. Пока я и Агнес сидим на кровати с балдахином, Рон с Брисом купают девочку, оставив Лаки сушиться, чтобы новый цвет ее волос не отмылся. Через десять минут Даниэль весело напевает песню из мультика, пуская по комнате мыльные пузыри. Брис выглядывает оттуда, показывая нам поднятый вверх большой палец. Значит, все хорошо. Агнес берет меня за руку, не желая оставаться здесь. Мы спускаемся вниз, продолжив заниматься кулинарными делами. Немного супа вылилось на плиту, я приподнимаю крышку и солю содержимое кастрюли.

– Мне нравится твой топ, – рассматривает сестра мою белую кофту с удлиненными полочками, завязывающимися внизу.

Меня привлекли короткие рукава и изображение кота в очках спереди.

– Да, – развязывая волосы за пределами кухни, улыбаюсь я. – Мне она тоже нравится. Я купила ее, когда мы в последний раз ездили с Ивонной по работе в Тампу. И хоть, знаешь, на улице далеко не лето, не могу перестать ее носить.

Агнес убирает все лишнее с островка и присаживается со мной на диван. Мы ждем, когда закипит чайник, чтобы выпить горячего шоколада. Это непередаваемое ощущение уюта поселилось у меня внутри.

– Что ты чувствовала, когда танцевала? – вдруг спрашиваю я у сестры.

Она вскидывает голову, все это время прислушиваясь к смеху ребят наверху и милому голосу Даниэль.

Кажется, несколько секунд она думает над ответом, а потом тяжело вздыхает.

– Что я живая. Знаю, – колеблется Агнес, – это папа хотел, чтобы я занималась именно бальными танцами, но я любила это.

Подсаживаясь к ней, напрямую спрашиваю:

– Почему же не восстановишь то, что давно забыто и закрыто на ключ?

Ее глаза цвета жареного арахиса на мгновение вспыхивают счастливыми        нотками. Думаю, именно так выглядит осень.

– Мне бы хотелось открыть танцевальную студию, учить девочек… – она мечтательно закатывает глаза.

– Учить Даниэль? – предлагаю я.

И вот во второй раз за пять минут Агнес вскидывает на меня глаза с серьезным видом.

– Ты не шутишь? Ты бы доверила мне свою дочь?

Наклонившись, я беру сестру за руку.

– Я видела, как ты двигаешься: плавно и грациозно. Если есть еще где-то в мире человек, который сможет привить Даниэль любовь к танцам так изящно и душевно, как это сделаешь ты, значит, я чего-то не понимаю в жизни.

Девушка кидается мне на шею со всей силы, стискивая в своих объятиях, полных любви и заботы. Только с появлением на свет Даниэль я поняла, что оголять свои чувства перед близкими – не признак слабости. Это признак доверия.

***

Когда Даниэль, плотно покушав, засыпает безмятежным сном, мы садимся ужинать в столовой, которая отделена от кухонной зоны невысокой перегородкой. Из окна, украшенного деревянной резьбой, видно мерцание дворовых фонарей, а так же мы с Агнес прекрасно заметили, что листья так и не собраны в кучу.

– Тебе нужно показать как-нибудь им свою татуировку, – сестра увлеченно уплетает лаймовый пирог, кивая головой на Рона и Бриса.

Я давлюсь соком, потому что мне набили рисунок пару недель назад на левом бедре, и я не собиралась этим хвастаться.

– Мне, кстати, интересно, что за татуировку ты прячешь, Хоггарт? – выгибает бровь Аарон, бросая, тем самым, вызов.

Я смеюсь ему в лицо.