Там, внизу, на пляже, напоминавшем полумесяц, виднелись фигурки отца, дяди и Сашки. На берегу лежало несколько лодок вверх килем и сохли сети, растянутые между высокими шестами, воткнутыми в песок. Рыбаки уже вернулись с утренней рыбалки и поехали с уловом на базар в ближайший город.
Отец расстелил широкое покрывало и наслаждался пляжной жизнью. Море отсюда, от ряби и отраженного солнца, казалось серебряным чеканным подносом. Но Мишка успел еще вчера заметить, что оно тут желтоватое и мутноватое. Как объяснил отец, это из-за большого количества планктона. Зато и рыбы здесь больше, чем в каком-либо другом море, – все виды бычков, судак, лещ, тарань, пеленгас, камбала-калкан, тюлька, хамса и многие другие. Правда, одни виды рыб тут постоянно обитали, а другие, как выразился отец, были «проездом» из одного моря в другое, но и они попадались на крючок. Мишка и тогда, когда отец рассказывал, и сейчас представил себе выловленную рыбу с чемоданами под мышками, то есть под плавниками, и усмехнулся.
– А почему рыбаки не высадились на судно и не забрали оружие?
– Во-первых, запрещено хранить оружие дома, а во-вторых, они, может, и высадились бы, но там мелко и камни.
– Как ты думаешь, по берегу туда пешком добраться можно?
– Довольно далеко вообще-то, – прикинул Владик.
– Сюда бы Января моего, – вспомнил о коне Потапыч. – А велосипеды есть?
– Угу. Мой и Стаса… А дома не скажем? – задал Владик риторический вопрос, не требующий ответа.
Они проворно повернули обратно, чтобы их не заметили с берега. Забежали домой за велосипедами.
Пыльная дорога, вернее, тропинка чтобы вдоль пляжа. Тут плато едва возвышалось над морем. Мишке захотелось искупаться.
Мальчишки съехали с тропинки и прошли по горячему песку, обжигая ступни. Разделись догола – чего уж тут стесняться на пустом побережье – и нырнули. Сначала вода им показалась холодной, а потом они пообвыкли и не вылезали целый час, ныряя и плавая вдоль берега друг за другом.
– Может, не поедем? – лениво спросил Владик, перекатываясь на песке со спины на бок. – Есть хочется, сил нет!
– Ну и обжора ты! – приподнял голову Мишка, лежащий на животе. Он и сам успел проголодаться.
Потапыч смотрел на море и не мог поверить, что он наконец до него добрался и оно плещется и шипит желтоватой пеной совсем рядом – только руку протяни. Попав на ладонь, пузырьки пены лопались, а вода казалась шелковистой. Он с трудом оторвал сонный взгляд от колышущейся массы морской воды, вскочил, бодрясь.
– Поехали! – решил он.
Одевшись, они сели на велосипеды. Ехали рядом, чтобы не глотать пыль, поднимаемую колесами, зато исцарапали ноги о колючки, росшие по обочинам тропы. На загорелой коже оставались белые тонкие полосы, на некоторых проступала кровь.
Голову сильно напекло и хотелось пить. Ветер с моря не остужал: он теперь тоже стал горячим, смешивался со степным, и от него гудело в ушах.
– Далеко еще? – пропыхтел Мишка, утирая пот со лба рукавом футболки.
– Кто его знает… – дернул плечами Владик.
– То есть как?! – резко затормозил Потапыч. – Ты ошалел? Столько времени едем, зря, что ли? По уху не хочешь?
– Чего сразу драться? – нахохлился Владик, взглянув на старенькие электронные часы на руке. – Всего полчаса едем. Я и не говорил, что это близко.
Тропинка снова поползла на холм. Мальчишки молча крутили педали, сердито поглядывая друг на друга, тяжело дышали. После подъема они покатили вниз, в ложбинку, уходящую в бухту. За поворотом, в изгибе бухты, на берегу лежало судно, вернее, большой катер, старый и ржавый.
Потапыч взглянул на Владика осуждающе.
– Это же старье. Он явно не в этом году и даже не в прошлом тут разбился.
– Вообще-то да. Но это же интересно! Я никогда на нем не был. Несколько раз приезжал сюда на велике, а один внутрь боялся лезть.
– А мне вот тоже что-то не хочется туда, – из вредности сказал Мишка.
Ему не понравилось, что он до последнего оставался в неведении и Владик, а не он на самом деле затеял приключение.
– Мишка, ну что тебе, жалко?! Или, может, струсил? – жалобно, а не задиристо спросил Владик.
Потапыч почесал влажный затылок. Нарочно тянул время, чтобы Владик понервничал, хотя сам всей душой рвался исследовать заброшенный катер.
– Это не я, а ты один боялся сюда лезть, – заметил он и ринулся к катеру так, что только песок во все стороны полетел от сандалий.
С теневой стороны от катера тянуло какой-то затхлой сыростью, гнилой прохладой. Это был запах заброшенности и одиночества. Мишке стало жаль катер.
Служил людям, бегал по волнам, а теперь, никому не нужный, ржавеет на пустынном берегу. Брызги долетают до изъеденных ржавчиной бортов, солнце раскаляет дырявую палубу, но не слышно шагов по ней, лишь мертвая тишина и запустение.
Потапыч, ссаживая кожу на ладонях и коленях, вскарабкался на борт и помог взобраться Владику. Ни одного стекла в рубке не сохранилось, металлическую дверь заклинило в полуоткрытом положении. Но мальчишки пролезли в щель.