Степная радуга(Повесть-быль)

Хозяин, злой и сумрачный, ходил вокруг да около, щупал мясистый круп и крутую гладкую шею коня, трепал холку, тщательно осматривал ноги, поднимал то одно, то другое копыто. Сивуха изредка скашивала на него черный маслянистый глаз, помахивала хвостом и равнодушно отворачивалась, не переставая жевать.

Когда подошел Кирька, хозяин стоял спиной к нему и, пригнувшись, водил ладонью по жилистому брюху лошади. Кирька ждал, когда он обернется, с тоской смотрел на массивную спину Вечерина, на выбившиеся из-под черного купеческого картуза смоляные завитки волос на загривке, на шею его, дородную и красную, как солонина, на лакированные бурки с высоким козырьком на твердых и громадных, точно две тумбы, ногах, на туго подогнанный в талии модный полушубок на дорогом куничьем меху; на брюки хозяйские, шитые из чистого сукна и тщательно отутюженные, — Аким Андриянович всегда одевался справно.

Закончив осмотр лошади, он смахнул с брюк соринку и только тут заметил Кирьку.

— Сказывай, тварь навозная, каким образом конягу упустил, сбрую порвал? Ну?

— Да я… Стало быть, это… — бессвязно пролепетал Кирька и задохнулся.

— Чего — «стало быть»? Толком разъясни!

— Ну, я… того… выехал, стало быть…

— Куда выехал?

— За лозой, стало быть. Как велено было…

— Где ж ты, бестолочь, лозу искал?

— Честно сказать, по овражку стосковался… Ну, и задумал завернуть туда, глянуть…

— Что еще за овражек? Майоров провал, что ли?

— Во-во! Он самый… Майоров, стало быть…

— Чужого коня, выходит, по своей нужде гонял? На барских санях за своей радостью. Ну, и чего ты там высмотрел, в своем непутевом овраге?

— Какой же он непутевый?! Напрасно вы так. Овражек этот рукотворный. Я его породил. Мой след, стало быть, на земле! Как сейчас помню то утро. Дождик ночью землю окропил, а я, стало быть, вышел с кнутом на луг…

— Ну, пошел, пошел! Который раз слышу. Надоело. И напрасно ты мне тут зубы заговариваешь. Поперек моих угодий встал твой овраг, землю подтачивает. Не будь в Обливной этой ямины, сколько бы возов отборного сена там накосили! Вот и получается, что ты, Майоров, злостный расхититель чужого добра, чужой собственности, и я по праву хозяина участка имею полное право с тебя ежегодно недостающие возы взыскивать, чтобы впредь понимание имел, где надо кнутом тыкать, а где не надо. Что один дурак натворит, десятерым умным потом не расхлебать. Уяснил?

— Кабы знать… — виновато почесал затылок Кирька.

— Ежели бы не твое «кабы», жизнь бы ровной была, без ухабин. Переворошили, загадили ее, жизнь-то, вот такие, как ты, глупцы да смутьяны. Вам бы только рушить да кромсать, на свой бестолковый лад переиначивать — все не так, все не эдак, все не по-ихнему! Где ты сани угробил?

— Слава богу, не угробились сани-то. В сугробе, под оврагом, стало быть, застряли. Целехонькие, как и были.

— В таком случае гони сюда их. Откуда взял, туда и вертай!

— За тем, стало быть, и пожаловал. За Сивухой. Чтоб при ее пособлении сани вызволить и вашей милости доставить.

— Вот и вызволяй как знаешь. Сивуха-то тут при чем? Любишь кататься, люби и саночки возить.

— Без лошади не осилить мне. Не двужильный ведь.

— Моего коня маять не позволю. Он по твоей милости до сих пор дрожит, в себя не придет… Так что впрягайся сам. Могу хомут одолжить.

— Чего доброго, пупок надорву…

— О пупке сам думай. А вот о семье твоей, Кирька, могу попечение проявить. — В голосе хозяина послышалась миротворительная нотка. — Хоть и крепко ты меня растревожил сёдни, да уж ладно — пособлю пропитанием. Чего по доброте душевной не сделаешь! Но только одно требование поставлю: сани к вечеру чтоб тут были! Уяснил? Без того не видать тебе муки.

— За муку-то вам, Аким Андриянович, стало быть, в ноги кланяюсь. Выручили… Да не управиться мне одному, без. лошади-то.

— Не моя забота. Как уговорились, так и будет! Останешься без муки — на себя пеняй…

И снова побрел Кирька к родному оврагу.

Осторожно стал, спускаться по круче, барахтаясь в глубокой снежной насыпи. Кое-как добрался до саней и остановился, весь запорошенный, белый, как Дед Мороз. Едва отдышался. Ухватился за края оглобли, прижал их к бокам, пригнулся низко и что было мочи отчаянно рванул вверх.

Сани стронулись с места, поползли за Кирькой. Он обрадовался и с новой силой налег на оглобли. И тут почувствовал, что грузу позади словно прибавилось, и дровни, отяжелев, потянули Кирьку вниз. Он попятился, продолжая упрямиться, упал в сугроб, и сани поволокли его за собой еще дальше под гору. Врезавшись в снежный вал, они остановились.

Кирька выпустил из рук оглобли, поднялся и подошел к саням с другой стороны, уперся плечом в задок, толкнул вперед. Сани — ни с места. Кирька, отчаявшись, устало присел на край кошевы, беспомощно глянул вверх.

Ветер, налетевший с Обливной равнины, бесшумно пронесся над оврагом, смахнул в пропасть на Кирькину голову ворох крупчатой, сухой снежной пороши.

Глава вторая ВЕХИ НА ДОРОГЕ