Степная радуга(Повесть-быль)

Заработок у дяди Прохора действительно был грошовым, кое-как хватало на то, чтобы рассчитаться за продукты, получаемые в кредит в заводской лавке. Архипу, подростку, платили и того меньше. В первый год своего обучения он получал по двадцать копеек за день, во второй — тридцать, потом надбавили еще десять копеек. Так по гривеннику и набегало каждый год. И лишь в восемнадцать лет, работая самостоятельно, он стал получать за смену по семьдесят копеек. К этому времени Архип успел привыкнуть к заводскому шуму, не раздражал он его, как прежде. Но домой приходил, едва волоча ноги, валился в постель от усталости. Однажды, не совладав с собой, уснул прямо на рабочем месте, на ворохе железных прутьев, возле огнедышащего горна. Мастер за шиворот поднял подростка, тряхнул с такой резкостью, что пуговицы с куртки, как горох, рассыпались по полу.

— Может, тебе, лежебока, еще и перину в цех принести? — ехидно спросил мастер. — Хамье чумазое! Штраф плати! Бездельникам потрафлять не намерен!

Дядя Прохор оттолкнул мастера от Архипа.

— Угомонись! Нашел кого штрафом запугивать! Парнишка наравне со взрослыми изо всех сил старается. Извелся на работе. А получает сколько? С гулькин нос! А ты его еще и штрафовать…

— Ты, Прохор, свои законы не диктуй, — ответил мастер. — Хозяину виднее, кому сколько платить надобно. А ежели ему работа не по нраву, пусть сматывается — скатертью дорога! Другого на его место подыщем. От желающих отбоя нет. Сам знаешь, сколько безработных по улицам слоняется… Оштрафую непременно! Чтобы другим неповадно было.

— Только попробуй! — Дядя Прохор сжал кулаки. — Парнишку в обиду не дам!

Рабочие поддержали дядю Прохора, стали кричать на мастера. Кто-то даже предложил немедленно к заводчику с жалобой отправиться. Мастер побоялся, как бы митинг не возник, и не стал дальше спорить.

— Так и быть, со штрафом повременю. Но случись в другой раз что-то подобное — Архипку вышвырну с завода как щенка!

В субботнюю получку Архип впервые завернул в один из кабаков, что густо гнездились вокруг завода. Встретил там приятелей и загулял с ними. Слушал сиповатый хрип граммофона, хмельное пение посетителей, и на душе час от часу делалось легче. В пьяном угаре забылись и упреки мастера, и тяготы окаянной заводской жизни.

В полночь, когда в кармане Архипа не осталось и гроша, возле кабацкой стойки неожиданно появился дядя Прохор. Запорожские усы его свисали угрюмо, глаза смотрели укоризненно. Он отстранил от Архипа стакан с водкой, буркнул кратко:

— По всему городу разыскиваю его. А он вон где душу отводит… Веселое местечко нашел, что и говорить…

Ни в эту ночь, когда они вдвоем брели по пустынной улице к дому, ни на следующее утро, когда Архип, проснувшись, мучился не столько от страшной головной боли, сколько от сознания своей вины за бессмысленно растраченную получку, дядя Прохор с ним не разговаривал. Молча шли они на завод и молча обратно. Так продолжалось целую неделю. И лишь в воскресенье, вернувшись откуда-то с новенькой гармошкой под мышкой, дядя Прохор нарушил обет молчания. Протянул гармонику Архипу и сказал:

— Прими в подарок. Будешь обучаться музыке. Это полезнее, чем шляться по кабакам.

Кто бы мог подумать, что угрюмый молчун дядя Прохор в детстве был баянистом, знал множество песен и даже разбирался в нотах! По вечерам они вдвоем пели песни, которых Архип прежде никогда не слышал. Одна из них — на мотив популярной «Дубинушки», но с иными словами — особенно полюбилась ему. Дядя Прохор затягивал ее чаще других:

Умирает отец на дубовой скамье,
Завещает родимому сыну:
«Ты, мой сын, пойди в лес и дубину сруби
На проклятую царскую спину».

Шли слова отчаянные и грозные. Их нельзя было петь в полсилы, сдержанно. И они в два голоса с грозной удалью запевали:

Эх, дубинушка, ухнем
Да по царской спине бухнем,
Подернем, да смажем,
Да ухнем!

Припев заполнялся сокрушающей гулкой силой, как обвальное эхо в горах.

— Откуда такая песня? — спрашивал Архип.

— Из народа, — отвечал дядя Прохор. — Рабочая песня. Ее поют те, кто на горбу своем царский груз волочит. А обучил меня этой песне, кто бы ты думал? Книжный торговец! У него в лавке, сказывают, книжки редкие хранятся. Хочешь, Архипка, я и тебя с ним познакомлю?

Букинист-азербайджанец жил на соседней улице, в угловом доме. Когда дядя Прохор с Архипом заглянули к нему, в лавке никого не было. Старый букинист вынул из-под прилавка тоненькую книжицу в зеленоватой обложке, сказал шепотом:

— Запретная. В Женеве печатана. Жандарм увидит — башка долой. Прятать надо…

Маленькая брошюрка свободно уместилась в кармане пиджака дяди Прохора. Когда пришли домой, он выложил ее на стол перед Архипом, указал на обложку: