Степан Разин. Книга вторая

Ночью, когда сам Степан сбросил воеводу с раската под крепостную стену, он указал его сыновей вместе с боярыней отвести в Троицкий монастырь и отдать монахам, чтобы их не убил разъяренный восставший народ. Но теперь переполнилась чаша.

Толпа ожидала в молчанье, пока четыре монаха пришли с воеводскими сыновьями. В толпе прошел тихий говор.

— Ну, вы… княженята, куды воевода богатства свои схоронил? — спросил Разин.

— Пограбили все! Какое еще богатство! Что на нас, то и наше! — дерзко сказал Федор.

— Брешешь, боярский щенок! Отвечай мне, куды схоронили богатство? Узорочье где закопал твой отец? — настаивал Разин.

— Кабы знал, не сказал бы тебе, вор-ворище! — крикнул Федор, едва сдержав слезы.

— А скажешь, собачье отродье!.. Ты знаешь? — спросил Степан младшего.

Тот всхлипнул:

— Не ведаю я…

— Да что ты, казак, взбесился! Отколе детям ведать! — воскликнул седой монах.

— Ты, чернец, помолчи! Не тебя я спрошаю! — прикрикнул Разин. — Молчите, щенки? — обратился он к сыновьям воеводы. — Повесить обоих их за ноги на городской стене… покуда… не скажут… — мрачно распорядился Разин.

Толпа казаков и горожан вся сжалась и приумолкла.

— Эй ты, палач!.. — позвал атаман.

Тот, в красной рубахе, который разыгрывал палача, поджигая бумаги, шарахнулся прочь, притаился в толпе, но соседи, немилосердно подталкивая, вытеснили его и поставили перед крыльцом.

— Я сроду людей не казнил, — сказал тот.

— Сам назвался! — грозно воскликнул Степан.

— Робята же… дети…

— Веди, говорю!..

— Пусти их, Степан Тимофеич! — несмело вмешался Сукнин.

— Уйди! — упрямо сказал Разин. Глаза его загорелись, как угли. — Ну, палач, забирай да повесь их… На память всем воеводам…

«Палач» неуверенно взял за плечо Федора.

— Не трожь! Сам пойду! — огрызнулся тот, уходя.

Многие из толпы потянулись за ними…

— Жалко, раньше убил воеводу. Я утре заставил бы черта глядеть на сыновние муки, — сказал им вслед Разин.

— Грех тебе, атаман! Вопиет кровь младенцев! — воскликнул седой монах. — Пусти воеводских невинных детей.

— Око за око, зуб за зуб и глум за глум! — сказал Разин.

— Христос-то велел за зло воздавати добром, — продолжал монах.

— Ты боярам эдак сказал бы, святой отец! — отозвался Разин. — Пусть они меня любят за муки да всем нам добром воздают, а мы — грешные люди… Уйди от греха, поп! Велю и тебя вверх ногами весить… Уйди! Никто не просите за них. Кто станет просить, того лишь повешу рядом!..

— Батька, иди во Приказну палату, сошлись есаулы к совету, — позвал Наумов.

Степан резко поднялся и пошел…

Дела в Приказной палате и вправду было довольно. Кабаки, сбор напойных кабацких денег, которые Разин брал нынче для войска, житницы, пороховая казна, счет пищалям и прочей всей ратной справе, казацкое устройство города — обо всем были нужны заботы. Особенно помогал во всем астраханец Федор Шелудяк, которому хорошо был известен город.

— В иных городах весь доход — напойные кабацкие деньги, а Астрахань, батька, богата иным: иноземных купцов тут довольно, с них нам пошлину брать за товар, — объяснял Шелудяк. — Да, батька, еще: у нас три дни уже торгу нет в городе. Все истощались. Я указал, чтоб купцов привели во Приказну. Ты настрого им накажи, а то ить народу худо.

Ввели купцов. Одни из них робко жались, другие шли смело, помня, как прошлый год Разин платил за товар, не жалея денег.

— Пришли, гости? — спросил атаман. — Праздник праздником, а пора за работу. Завтра с утра чтобы торг!

— Батька, у нас, по указу, с утра лишь татаре торгуют, а мы ввечеру. Знойко утром, — смело сказал один из купцов.

— Мне все едино — татаре ли, русские. Всем торговать! А кто торг не учнет, тому будет худо.

— А грабить казаки не станут? — с опаской спросил все тот же купец.

— Не разбойники, дура! — одернул его Шелудяк. — Кто станет грабить, того ведите ко мне. — Он сказал и осекся, несмело взглянув на Разина — как примет тот его самозванство.

— Верно, Федор. Бери на себя сие дело. Пускай по татьбе да по торгу тебе докучают. Ты и управу чини, — согласился Разин.

Купцы ушли.

— Слышь, Федор! — обратился Разин к Шелудяку. — Станешь посулы брать от купцов воеводским обычаем — хоть кроху возьмешь, узнаю о том, то тебя показню.

— Да что ты, Степан Тимофеич! — воскликнул тот.

— Ведаю, Федор, что ты казак добрый. Астрахань взяли без бою — заслуга во многом твоя. Да с купцами всегда корысть; а тебе для острастки заранее молвил…

Потом говорили о том, чтобы взять на войско добро казненных изменников. Назначили письменных людей к описи всяких пожитков.

Сидели так до утра. Тут же пили, ели и спали и снова вели беседы и споры. К утру у всех покраснели глаза.

— Ну, а город-то как же, братцы? Сами городом завладели, да некогда и поглядеть на него! Кто со мною — поскачем по улицам, что ли, размяться! — сказал Степан.

Он шумно двинул скамью, поднимаясь.

В это время вошел Сукнин. Он был черней, чем вчера.

— Слышь, Разин, будет! — глухо и твердо сказал он. — Оба мы с Настей молим: пусти воеводских детей. Не может она оторваться. Сидит на стене возле них да воет волчихой… У младшего голова как котел. Она убивается дюже. Боюсь я — ума решится…