Степан Разин. Книга вторая

Это было письмо боярина князя Одоевского к казанскому воеводе князю Урусову. Одоевский писал, чтобы воевода готовил стрелецкую высылку против Разина вниз по Волге, и заканчивал личным своим делом:

«Да как ты сына боярского поручика Данилу Илюхина станешь к Москве отпускать, и ты бы, князь, дал ему ратных людей с полета человек для поимки моих беглых крестьянишек по лесам в моей вотчине и заводчика их Мишки Харитонова, разбойника и татя…»

— Ну, знатную ты послугу нам оказал, попович, что прочитал сии грамотки, — сказал Харитонов.

— Да что ты, Миша! На то ведь и батька меня обучал премудрости чтения! — скромно сказал попович.

— А пуще заслуга твоя перед боярином, что ты ему про крестьян и про Мишку-вора все рассказал, — перебил Михайла.

— Ведь батька послал, Михайл Харитоныч! Мое дело малое — сын! Что батька скажет, то слушай! — оробев, оправдывался попович.

— Так, мыслишь ты, не тебя, батьку вешать? — спросил Михайла с насмешкой.

Попович упал на колени перед Михайлой.

— Михал Харитоныч, голубчик! Прости меня, батюшка! Бога молить за тебя…

— Не любишь, когда до расплаты? — спросил Харитонов. — Ну ладно. Домой к отцу не пойдешь, с нами — в лес: и нам надобны грамотны люди. Вставай-ка с коленок. Степан Тимофеичу грамоту станешь писать.

Астрахань — город казацкий

Вымытый ливнем город сверкал под утренним солнцем. Полноводная Волга после бури еще не могла успокоиться; на желто-мутных волнах вскипали пенные гребешки. Струги и челны, стоявшие на якорях возле города, качало волной, и цепи гремели в кольцах. Омытая от песку и пыли городская зелень красовалась яркими пятнами.

Как в большой праздник, народ вышел на улицу, толпился по площадям. Над всем большим городом стоял гомон, как над огромным базаром. То с одной, то с другой стороны раздавались крики:

— Держи-и-и! Лови-и!..

И вся толпа из ближайших улиц кидалась на эти крики: били воеводских сыщиков, ловили и тащили к плахе дворян. Им тут же рубили головы…

В пыточной башне, запершись изнутри, на самом верху еще сидело с десяток черкесов. У них больше не стало свинца, и они из пищалей стреляли деньгами, зная, что все равно астраханский народ им пощады не даст…

Тела убитых дворян и приказных тащили в одну глубокую и широкую яму. Среди прочих были сброшены в ту же могилу тела казненного воеводы с братом, побитых иноземных офицеров, русских сотников и черкесов, персидских купцов, добровольно взявшихся за оружие, и многих других угодников воеводской власти.

Все лавки были закрыты. В церквях не звонили к обедне. Наслышавшись, что Разин — враг церкви и бога, попы не смели выйти на улицу.

Разин первый вспомнил попа Василия, своего посланца в Астрахань, и спросил о нем.

— Не ведаем, батька, где. Тюрьму отпустили, попов там нет, — сказали Степану.

— Сыскать! — приказал атаман.

Освобожденных колодников привечал весь город. Измученных пытками, изможденных голодом, ослабевших от сырости темных подвалов, их толпою несли на руках, как знамена победы. Родные до них не могли добраться. Каждый из астраханцев считал их не в меньшей мере своею родней.

Из домов вытаскивали для них столы, покрывали лучшими скатертями, выносили гостинцы, потчевали их едой и питьем.

Возбужденные свободой, пьяные светом, шумом и общей радостью, освобожденные колодники всем и каждому по десятому разу рассказывали о воеводских неправдах, о муках своих и чужих, о разорении своих домов, о корысти приказных, о злобе сыщиков…

Из воеводского дома казак кидал в толпу платье, куски холста, крашенины, сукон, шелка и бархата. Из толпы хватали куски, делили тут же на части.

— Все мы, дураки, от бедности приносили в принос боярам!

— Богатым в разживу!

В толпе выделялись лохмотьями ярыжные бурлаки, работные люди из соляных варниц. Казаки звали самых оборванных:

— Эй, ты! Иди-ка сюда! Скидай свою требуху, одевайся!

— Неужто мне? — пораженный роскошью, восклицал оборванец.

— Да ну, одевайся!

Тут же на улице под общие шутки и смех скидывались лохмотья. Дорогое сукно, парча, шелк и бархат сверкали на изрубцованных плетью, потертых бурлацкой лямкой рабочих плечах.

— Сапоги не налазят… Козловы к чему мне! Ить ноги от соли распухли. Мне бы какие онучи помягче да лапоточки. Эй, братцы! Там нет лапотков? Пошукайте!

Толпа разражалась хохотом.

— В боярском доме лаптей захотел!

— Да ты сам как боярин! Куда в такой справной одеже лаптищи!

— Бахилы ему воеводски! Бахилы кто взял?!

— Саблю, саблю ему!

— Куда саблю — топор бы! — смущался тот.

— На пику, казак! — совали в руки оружие.

— Вот справа! — соглашался работный.

В Приказной палате сошлись Разин и есаулы. Они распахнули окна затхлого, душного помещения, взломали замки сундуков и ларей, вывалили кучи бумаг.

Узнать, чем занимаются воеводы, о чем они пишут в Москву к царю и боярам, хотелось всем.

В Приказную палату набились ближние казаки. Толпа горожан стояла под окнами. Все слушали, что читают.

Были уже прочитаны долговые записи, списки недоимщиков, мелкие изветы и жалобы. Теперь добрались до железного ларя, запечатанного тремя воеводскими печатями.