Степан Разин. Книга вторая

— И то, на войне не убойство — рать, — вдруг успокоившись, согласился Степан. — Развязывай, казаки, воеводу. Гостем будешь, князь. Ты меня принимал по-добру, ныне мой черед чарку ставить. Я на берег съеду, а ты тут покуда гость на стругу. Не бойся, никто не обидит… Да платье свое просуши. Казак тебе даст на смену, а то ты — что мокрый петух, не к лицу воеводе…

Степан ловко спрыгнул в поданный челн и поплыл к стрелецкому каравану…

У Черного Яра по высокому берегу пылали костры. Вокруг костров пили, ели. Вздымались и стукались кружки с вином. Стрельцы братались с разинским войском, многие находили своих прошлогодних знакомцев.

С мачты княжеского струга сняли мертвое тело разинского сынка. Из протопоповского сада в Черном Яру оборвали цветы, притащили на гроб казаку. Понесли отпевать в городскую церковь. Протопопу велели служить заупокойную службу о «безвинно замученном воине Тимофее»…

Атаман подошел к мертвецу, скинул шапку.

— Что обещал, то сполнил, Тимоша, — привел мне стрельцов астраханских! — сказал он с печальной усмешкой. — Ведь эк окалечили, черти, мальчонку!.. — добавил Степан, горестно глядя на обезображенное тело любимца, словно по ранам и ссадинам читая страшную повесть его мук. И вдруг заключил: — Смердит. Закопайте скорее. — Он махнул рукою и пошел прочь.

В соборной церкви Черного Яра заупокойным звоном звонили колокола…

Астраханским стрельцам объявили казацкую волю. Велели сойтись на круг — выбирать атаманов.

Проходя по берегу мимо разинского струга, они заметили Львова. Кричали ему в насмешку:

— Эй, князь! Иди с нами на круг, оберем в есаулы!

Львов сидел погруженный в тяжелую думу. Его угнетал позор плена. Угнетало до отчаянья, что, опытный воин, он позволил себя окружить, как волк, попавший в облаву… Гул, говор и песни многотысячного полчища шли мимо него…

Солнце спустилось уже за город и залило небо багрянцем, когда атаман возвратился с берега на свой струг. Он был возбужден удачей. Всегда блестящие глаза его сверкали огнями больше обычного, движения были не по возрасту легки и быстры. Он вскочил из челна на палубу струга.

— Ну, здравствуй, князь! Не обессудь, хлопот полон рот! Велико хозяйство ты мне привел по старой-то дружбе! Ведь четыре тысячи войска принять не шутка! Да пищали, струги, да пушки — добра-то гора! Оттого я и припоздал… Иди-ка в шатер, комары не так будут мучить.

Молодой казачок-кашевар прилепил в шатре свечи к большому ларю и к бочонку с вином, поставил два кубка, на пестром персидском подносе — закуску.

— Садись, князь Семен.

Разин бросил Львову повыше подушку и сам опустился возле него на ковер, сложив по-татарски ноги. Он налил себе и князю по кубку вина.

— Гляди веселей, князь Семен Иваныч! — подбодрил он пленника. — Что ты смотришь сычом и радость казачью мутишь!

Львов угрюмо смолчал.

— Пьем, что ли! — Степан поднял кубок. — Каждый сам про себя выпьем, князь! Не станешь ты пить за мою удачу на счастье, и я тебя не неволю. — Атаман засмеялся. — А ты пей — не пей, удачлив я в ратных делах! Должно быть, в сорочке родился… Неделя минует — и Астрахань будет моя!.. Сколь там осталось еще-то стрельцов?

Львов покачал головой.

— Чего тебе надо, Степан? Ведь русскую кровь ты льешь понапрасну! Смирись! Куда прешь, как медведь, на рожон?! — воскликнул князь.

Разин громко, отрывисто захохотал.

— Медведей страшишься?! Не я пру, князь Семен. Народ прет, а я подпираю. Не будь я атаманом — другого найдут. Довели вы, бояре, всю Русь — ажно плакать не может. Все слезы повысыхали, как летом трава в степи… А ты, князь, видал, как степи сухие горят? Искру брось — и пойдет полыхать… Так-то нынче народ загорелся.

— А ты будь умнее, Степан; ты сам их уйми, — сказал Львов. — Народ ведь как стадо. Себе не к добру он мятется, себя не жалеет. Хоть ты бы его пожалел! Ведь силу нашлют на вас…

Степан от души засмеялся.

— И ты шел-то силой. Силу вел на меня. А что вышло? Где битва? Где кровь? Вот то-то! Где люди, князь, там и сила моя! — с торжеством сказал Разин. — Ведь нет на Руси людей, кому жить хорошо. Вам, боярам, житье — так вы ко мне не придете!..

— А ты мыслишь, народу добра промышляешь? — спросил князь Семен.

— Добра! — вызывающе бросил Разин.

— Гордыня в тебе играет, Степан, — возразил воеводский товарищ. — Прошлый год говорил, что Корнилу ты хочешь свернуть…

— И свернул! — подтвердил Степан.

— И Войско Донское подмять под себя?

— Что ж, подмял! — согласился Разин.

— И сел бы себе на Дону, да и правил казацким войском! Чего ты державу мутишь?! Век ратный у нас. Нам тесно без моря. Со шведом войны не минуешь. С турками, крымцами биться не миновать. А придет война, ты себя показал бы большим атаманом… Султана по бьешь — и бояре поклонятся низким поклоном и сам государь всему Войску Донскому волю дарует! — убеждал воеводский товарищ.

— Какую там волю, князь! — оборвал его Разин. — Ты словно дите! Бояре глядят, как бы нам воевод посадить, а ты — волю! Поклоны боярские мне насулил… И чего тебе сладко, что царь меня жаловать станет? Ты — князь, я — казак.