Степан Разин

У Каменского Разин такая же чистая душа (но поэту простительно): «...хотелось ему, как в детстве, так и теперь — и будет потом — бродить одному с гуслями по берегам, распевать песни кумачовые, жить где-нибудь в землянке у реки и по вечерам грустинно смотреть с высокой горы в синедальнюю глубь долины, созерцая мудрость тишины... хотелось Степану стать проповедником, странником по всей земле, и чтобы по его думе устраивалась жизнь человеческая, полная добра и красоты, полная звона семицветных радуг во славу любви единой. Но ни в детстве, ни теперь — и не будет потом — никогда не думалось Степану быть атаманом да вершить столь великие и беспокойные дела столь огромного множества людей».

Думалось или не думалось, болела душа или не болела, а надо было действовать: отряд набрался достаточно велик. По донесениям правительственных разведчиков, Разин сообщил Сукнину, что идёт на Яик (и просил подкрепления). Для этого нужно было выйти на Волгу, постараться добыть там ещё судов, миновать Царицын, Чёрный Яр и Астрахань, спуститься по Волге в Каспийское море и оттуда пройти к устью Яика. В мае 1667 года разинцы волоком перетащили струги на Волгу (примерно в том месте, где находится Волго-Донской канал). И началось пиратство — поначалу не столько ради «зипунов», сколько ради стругов для охоты на зипуны.

Степанушка у нас, братцы, стал на возрасте,
Как млад ясен сокол стал на возлете.
Доселева Степанушка в круги к нам не хаживал,
Крепку думушку с казаками не думывал,
А нынече Степанушка в кругу стоит,
С казаками крепку думушку он думает.
Возговорил Степанушка таковы слова:
«Ой вы гой еси, казаки братцы, добры молодцы!
Послушайте вы, казаченьки, своего атаман ушки,
Меня, Степанушку сына Тимофеевича, Разина.
Сядемте мы, ребятушки, в свой лёгкий корабличек,
Побежимте мы, ребятушки, в сине море,
Станемте, ребятушки, разбивать бусы-кораблики,
Татарские, армянские, все басурманские,
Без того только без сиза орла без государева»[33].

И тем не менее первым предприятием Разина на Волге считается нападение именно на «сизого орла государева» — крупный речной караван, ходивший дважды в год из Нижнего Новгорода в Астрахань: часть судов в нём принадлежала московскому правительству, часть — патриарху Иоасафу II, а часть — лично царю. Возможно, однако, что этому акту пиратства предшествовал другой, о котором сообщал Хилков терскому воеводе И. Ржевскому 1 мая (Крестьянская война. Т. 1. Док. 42): ещё в апреле ему пожаловались купцы Луковников и Васильев и «иные де товарыщи иноземцы тезики[34] и индейцы[35] во стругах с товаром», которые шли в Астрахань и «о урочище у Двунадцати Колков» на них «наехали воровские казаки в стругах человек с 70, и те воровские казаки за ними гонялись и из ружья в них стреляли, а никого не убили. А взяли де у них струг один с товары и с людьми. А людей де на том стругу взяли они, воровские казаки, 3-х человек индейцев да 3-х человек татар...».

Ограбление каравана, конечно, нашумело больше. Там было множество судов с купеческими товарами, в том числе большое судно купца Шорина, везущее казённый хлеб, а также судно со ссыльными — беглыми стрельцами и «гулящими людьми». Караван сопровождал отряд стрельцов под начальством дворянина Степана Фёдорова, сами купцы и приказчики были привычны к грабежам, хорошо вооружены, смелы. Но пираты оказались проворнее. А. Н. Сахаров: «Разин выпрыгнул на головное судно одним из первых. С саблей в руке бросился к стрельцам. Так страшен был Степан в своём неистовстве, что даже не сопротивлялись стрельцы. Побросали сабли и пищали на палубу». Н. И. Костомаров: «Стенька сам взошёл на патриарший насад, перебил руку монаху-надзорщику и приказал повесить на мачте трёх человек, вероятно за то, что показали охоту сопротивляться». С. М. Соловьёв: «Ладья с государственным хлебом шла ко дну, начальные люди лежали изрубленные, с почернелыми от огненной пытки телами, или качались на виселицах, старинный соловецкий богомолец сам переломил руку у монаха патриаршеского». Кто же всё-таки сломал руку монаху? Бог знает...

А вот ещё документ — фрагмент большой сводки (Крестьянская война. Т. 1. Док. 106), сделанной в феврале 1670 года в приказе Казанского дворца (эта сводка просто клад: в ней пересказывается масса событий, непосредственные донесения о которых утеряны или неполны):