Степан Осипович Макаров

Целый месяц ушел на ремонт ледокола в Ньюкастле, куда он прибыл 14 июня. Шпангоуты по ледяному поясу в носовой части заменили более прочными, было удвоено число заклепок у шпангоутов в носовой части. Решено было снять передний винт, заменив его конусом.

14 июля 1899 года «Ермак», обновленный и подкрепленный, вышел во второй полярный рейс. По просьбе Макарова, завод командировал в плавание своего представителя.

В море налетел сильнейший шторм. Даже сдержанный Макаров замечает, что волнение было огромное и высота волн достигала восьми метров. При стремительной качке с креном в 47° «Ермак» почти, плашмя ложился на воду. Подошедшей волной смыло метеорологическую будку, находившуюся на самом верху командирского мостика. «В продолжение 17 часов продолжалась эта убийственная качка, — вспоминает штурман «Ермака» Николаев, — самочувствие у всех было неважное, и только адмирал был весел, все 17 часов он выстоял на мостике, шутил и хвалил погоду и, глядя на кренометр (прибор для измерения крена), маятник которого переходил за пределы крайних делений, говорил, что этот прибор для «Ермака» не годится».

Достигнув Шпицбергена, «Ермак» повернул на север и вошел в обширные ледяные поля, на всякий случай уменьшив ход. Макаров был чрезвычайно удовлетворен, убедившись, что после переделок корпус не так дрожит при ударах о торосы. Разница была очевидна для всех, и ледокол шел то разводьями, щелями, то проламывая путь напрямик.

Под вечер, когда «Ермак» двигался средним ходом, впереди появились мощные нагромождения торосов. Тотчас уменьшили ход, но было поздно, ледокол ударился о лед с такой силой, что остановился. Кинулись в носовое отделение и обнаружили большую пробоину. Ледокол ударился самой нижней носовой частью о выдвинувшийся вперед на большой глубине подводный ледяной выступ. Образовалась пробоина около полутора метров в длину и пятнадцать сантиметров в ширину. Два носовых шпангоута были смяты. Вода хлынула в пробоину. Пустили в ход водоотливную помпу, водолаз подвел пластырь. С помощью мешков с паклей удалось, наконец, заделать пробоину я откачать воду. Но вода продолжала поступать.

Вторая проба «Ермака» в полярных водах оказалась не удачнее первой. «Как бы пробоина ни была подкреплена деревянными распорками, — замечает Макаров, — все же корпус в этом месте ослаблен и не столь крепок, как был прежде. Сознание того, что в подводной части есть большая дыра, ни в каком случае не действует поощрительно и, хотя у меня была полная уверенность в непроницаемых переборках, все же благоразумие требовало сдержаться, насколько это возможно, и не заходить за некоторые пределы.»

Несмотря на такое замечание, Макаров все же решается идти на север.

Конечно Макаров был уверен в прочности надежно испытанных им водонепроницаемых переборок. Очень вероятно, что он, не желая, по его собственным словам, останавливать плавание, хорошо понимал, с каким злорадством встретят неудачу его враги. Макарову в этих условиях надо было доказать, что даже серьезные повреждения не могут помешать «Ермаку» продолжать плавание во льдах, и плавание продолжалось. «Ермак» благополучно прошел «по разным направлениям около 230 миль, частью легким льдом, частью очень тяжелым». «Пробоина не представляла опасности немедленного потопления для судна, снабженного переборками, но дальнейшее следование через лед должно было увеличить повреждение, и это могло вызвать опасное положение», — замечает Макаров. Опасное положение корабля, несомненно, чувствовалось всеми и, конечно, не способствовало особенно веселому настроению. Сопровождавший Макарова, хорошо приглядевшийся к нему, штурман Николаев, вспоминая впоследствии о плавании, писал: «В совершенстве изучив все отрасли морского дела, адмирал изучил и душу человеческую. Он умел расположить к себе людей, умел угадывать их настроение и вдохнуть энергию и бодрость в упавших духом. Во время плавания «Ермака» на север бывали случаи, когда команда и офицерский состав вместе с ученой экспедицией впадали в уныние. Тогда, чтобы ободрить команду, адмирал шел к ней в кубрик, собирал всех вокруг себя и говорил о родине, патриотизме, чувстве долга и величии души русского человека. Говорил так убедительно и вдохновенно, что лица матросов оживлялись, а в глазах, устремленных на любимого адмирала, загоралась энергия и готовность идти с ним хоть на край света»[88]. Тот же Николаев сообщает и о другом примере спокойного мужества и находчивости адмирала. В трюме, наполненном паклей, керосином и другими легко воспламеняющимися материалами, вспыхнул пожар. «Адмирал первый спустился в горящий трюм и лично руководил тушением пожара, спокойным и твердым голосом отдавая нужные распоряжения. Только благодаря его находчивости и присутствию духа не произошло паники и гибельных последствий».

Макаров вообще был человеком очень организованным, умевшим ценить время. Учил он этому и других.