Степан Кольчугин. Книга вторая

Сергей пошел в зал третьего класса. Там густо висел махорочный дым, у всех сидевших на скамьях и на полу были скорбные, усталые лица, особенно у женщин.

«Да, народ если уж едет железной дорогой, значит, беда стряслась, для удовольствия не ездят, — подумал Сергей. — А я — как горячая капля, упавшая в холодную воду». И постепенно лицо его приняло то же выражение покорного ожидания и готовности принять тяжелую судьбу, какое видел он у стариков, женщин и даже у детей.

Билетов с плацкартами не оказалось, пришлось ехать четвертым классом. Всю дорогу Сергей был мрачен, уныл, точно и он, как окружавшие его в вагоне и на станциях люди, ехал от старых тягот за новой жизнью, такой же нерадостной, да вдобавок еще далекой от родной деревни и родных людей. В вагоне окон не открывали, голову ломило от зловония и махорочного дыма, день и ночь орал грудной ребенок, замученный духотой. В соседнем отделении ругались матерными словами пьяные, видимо очень злые мужики. Старик и бабы, сидевшие рядом с Сергеем, слушали брань и молчали. Ночью некрасивая, косоглазая баба, ребенок которой все время кричал, спросила Сергея:

— Не спите, панич?

— Нет, не сплю.

— Окаянный этот мешает, — проговорила она и с ненавистью, обращаясь к ребенку, добавила: — Замучил, проклятый, меня и сам замучился. И господь смерти не дает.

Сергей стал расспрашивать ее, откуда и зачем она едет, и она толково, негромким голосом рассказала ему такую простую и страшную историю своей жизни, что Сергей растерялся и все время повторял про себя:

«Боже мой, за что такие муки людям!»

Две ночи и два дня длилась эта поездка в дыму, в духоте, среди человеческой тоски, горя и угрюмой злобы.

XVII

Когда Сергей ранним утром вышел на перрон Новороссийского вокзала, его шатало, словно он перенес болезнь. Голова кружилась, и ломило в висках. Даже когда он увидел море, сверкающее на солнце тысячами вспышек, и, спустившись к набережной, ощутил теплый живой запах влаги, водорослей, смолы, и услышал шумное дыхание беспокойной морской воды под досками пристани, и когда мелкая водяная пыль коснулась его лица, он все еще не пришел в себя. На катере, шедшем в Геленджик, ему сделалось совсем плохо; глаза болели от света, приступы тошноты подкатывали к горлу. Он зашел в маленькую полутемную каюту и лег на скамью, прислушиваясь к шуму двигателя, морщась от запаха горячего машинного масла.

В Геленджике ему стало лучше. Прошла головная боль, и он с удовольствием вдыхал морской воздух. Все начало интересовать его: пристань, маленькие кофейни, странные экипажи-линейки под белыми полотняными зонтами и балдахинами, местные жители — загорелые русские люди, казавшиеся ему турками, греками, албанцами. Он нанял извозчика, босого старика крестьянина с закатанными, как у мальчишки, штанами, сел рядом с ним под зонтик и отправился в путь. Пара рослых, очень худых лошадей медленно тащила линейку по горячей пыли. Путь предстоял долгий — до Криницы нужно было проехать сорок верст зеленой горной дорогой. Чем выше поднимался экипаж по плавным закруглениям обвивающей холмы и горы дороги, тем красивей, богаче казалась Сергею южная природа. Изредка из-за поворота медленно выплывало темно-синее море и вновь скрывалось за сплошной густой зеленью волнистых холмов; повороты дороги иногда были так круты и в то же время плавны, что казалось, будто гора, как огромная ярко-зеленая карусель, медленно поворачивается, открывая глазу то каменистую вершину другой далекой горы, то спокойную синюю долину моря, то сливающиеся в белое пятно домики лежащего внизу города. Вдоль каменной стены стремительно бежал почему-то кажущийся очень холодным ручей; там, где на пути его лежал случайный камень, вода поднималась полукруглым колеблющимся лепестком, настолько тонким и прозрачным, что под ним были видны цвет и форма камня. Старик возница, улыбаясь восхищению Сергея, рассказывал, что в густых зарослях мелкой дубовой поросли, кизила, карагача и держидерева водятся дикие козы, шакалы (старик назвал их «чикалки», а заросль — «хмеречью»), а на высокой горе Тхачи-Хачу, через которую они перевалят, можно и медведя встретить. Иногда Сергей соскакивал с линейки и шел рядом с лошадью, а раз он полез крутой пешеходной тропкой через заросли. Он шел полутемным зеленым коридором. Колючки цеплялись за его тужурку; он вдыхал горький запах земли, покрытой сухими листьями дуба и корявыми хрустящими веточками; из-за густо стоящих тонких дубовых стволов виден был пепельно-серый камень, поросший желтым лишайником; казалось, камень рос, как и деревья, из земли. Сильный треск раздался справа, из глубины леса. Сергею стало одновременно весело и страшно. Он побежал. Ветки били его, он задыхался от крутого подъема, но бежал не останавливаясь, пока, ослепленный внезапным ярким светом, не выбежал на дорогу. Вдалеке показались медленно бредущие лошади. Сергей присел на камень. Высокое небо в клубящихся белых облаках, сплошная зелень гор... Он увидит сегодня Олесю. У него даже ноги похолодели, точно он посмотрел с большой высоты вниз.