Степан Кольчугин. Книга первая

У него сестра вот сегодня приехать должна — с нашей барыней как родные. Ей-богу. Вот наша барыня говорит: «Для меня человека лучше нет, чем Анна Михайловна», это сестра барину. Сама к ней в гости ездила, а Анна Михайловна эта бедная, совсем бедная, и муж у нее еврей. Это еще ничего, что еврей, есть хорошие евреи, а этот какой-то совсем такой, в тюрьме сидит! Вот барыне обидно, что доктор ее родных не признает, А с ним не сговоришься, кричит прямо: «Видеть их не хочу!» Сколько уж она плакала, а он сына не пускает к ним. «Вот, говорит, не желаю — и все». Что ты с ним сделаешь? Ну, конечно, ей за своих обидно, вот и мучится через него!

— А сестры докторской муж, за что ж он в тюрьме сидит? — спросила Ольга и перестала стирать.

— Говорят, за пятый год.

— За пятый год много народу взяли, — сказала Ольга, разглядывая мокрую скатерть, и добавила: — Возле такой скатерти поработаешь.

— Жирно едим, — объяснила Наталья, — и это самое вредное пятно, ничем не возьмешь.

— А от зеленого вина пятен не бывает, потому больше люди его и пьют, чтобы не отстирывать, — насмешливо объяснила Ольга.

Потом на кухню пришла докторша Марья Дмитриевна, маленькая худая женщина. Лицо у нее было чуть-чуть желтоватое и тронутое у губ морщинами, а лоб высокий, открытый, гораздо белее щек; черные глаза ее глядели ласково и блестели, как у больной, и черные гладкие волосы тоже блестели.

— Здравствуйте, — поздоровалась она с Ольгой. — Как у вас дела идут?

— Вот стираем, — ответила Ольга, то наклоняясь, то разгибаясь над бадьей и искоса разглядывая докторшу.

— Это ваш мальчик приходил когда-то к нам? — спросила докторша. — Он совсем уже большой?

— Чугунщиком на доменных работает.

— Ужасно быстро растут! — сказала докторша. — Часы нашей старости неугомонные. Вот и Сергей через месяц студентом будет.

«Хвастаешь своим», — подумала Ольга.

— Поехали Анну Михайловну встречать, — задумчиво сказала докторша. — Туда два часа, обратно два. Если поезд не опоздал, то к четырем часам приедут. Как, Наталья, с обедом у вас? Успеете к четырем?

— Я-то успею, — усмехаясь, сказала Наталья, — а вот как тесто? Дрожжи старые, никакой силы в них нет, Я говорила, у Лахмана взять дрожжей.

— В крайнем случае пирог на вечер будет, — сказала докторша и, обращаясь к Ольге, добавила: — Ужасное место этот город! Представляете, к нам должна приехать родственница одна. Я хотела ей сделать приятное — купить гвоздики, ее любимый цветок, — и нигде нету. И на рудниках нет. Говорят, в Мариуполе или в Екатеринославе только можно достать.

Ольге понравилось, что докторша заговорила с ней о гвоздиках, а не стала, как любили многие богатые женщины, расспрашивать про ее беду, лицемерно вздыхать и жалеть ее.

— Что ж, можно другой цвет достать, — сказала она. — Вот муж мой привозил из Мелитополя. Он их в горшки высаживал.

Докторша присела на табурет, а Ольга неторопливо вытерла руки о мокрый фартук, утерла лицо, поправила волосы. Разговорились.

Наталья даже перестала тесто месить, так ее удивил этот внезапно происшедший разговор между барыней и прачкой. И особенно удивило ее, что в разговоре Кольчугиной не было ни волнения, ни желания поддакивать, которое она знала в себе, ни злостности. Наталья посмотрела на Марью Дмитриевну — она кивала головой, слушая Кольчугину. И Наталья с внезапной тревогой подумала: «Вот возьмет ее, а меня рассчитает», — но, вспомнив, что прачка не умеет готовить, тотчас успокоилась.

— Вы не думайте, — сказала Марья Дмитриевна, — у меня немало седых волос. Я их крашу, потому и не видно их. Вчера немного снова подкрасила к приезду Анюты. Ее всегда огорчает, когда замечает, что я старею. Хочу обмануть природу.

— Нет, старость не обманешь, — сказала Кольчугина, — вот и я знаю, идет она ко мне. И беречь себя не для кого, а все страшно.

— Очень страшно, — согласилась Марья Дмитриевна. — Вот у меня сын студент уже, можно сказать, а стареть не хочется.

В это время за дверью послышался шум, покашливание, и в кухню, громыхая сапогами, вошел мужик с длинными кучерскими волосами, аккуратно подстриженными вокруг головы. Лицо у него было темно-красное, глаза узкие и веселые, нос толстый и такой же красный, как щеки; казалось, он только что пришел из бани.

Мужик остановился у плиты и снял картуз. И хотя он стоял неподвижно, от него происходил шум: поскрипывали сапоги, и половицы трещали, точно снизу их кто-то хотел приподнять.

— Здравствуйте, Петр, — сказала докторша. — Что скажете хорошего?

Петр кашлянул с раскатом и сказал:

— Насчет денег… Пошла она сегодня на базар, купила два бурака та редьку, ей-богу.

— Как же, — удивилась Марья Дмитриевна, — ведь вы в воскресенье взяли жалованье за две недели вперед.

— Он врет вам, нахальный черт! — тонким взволнованным голосом сказала Наталья.

— А, ей-бо, правда, — сказал Петр, — на ци грошы лешку[3] купылы, а вона здохла, на смитнык выкинулы.

— Врет, ей-богу, врет, — с отчаянием сказала Наталья. — С бондарем пропил, сам он на смитныке пьяный лежал.

Марья Дмитриевна дала дворнику рубль.