Степан Эрьзя

Позднее Степан догадался, что президент боялся вовсе не скандала, который непременно бы возник, приведи он свою угрозу в исполнение, а излишней газетной шумихи вокруг его имени. И тем не менее его «Обнаженную» расхваливали на все лады. На нее сразу нашлась масса покупателей. Санчо Марино за спиной скульптора устроил своеобразный торг, стараясь взвинтить цену. Однако все его старания оказались напрасными. Степан и слышать не хотел о продаже. К тому же у него возникла мысль о персональной выставке. У него есть что показать Парижу. Кроме скульптур набралось много рисунков, набросков. Выполняя портретные заказы, он часто делал с модели точный рисунок, а затем уже у себя в мастерской переносил его в мрамор. Подобный метод освобождал его от излишних сеансов с позированием и ускорял работу над портретом. До Нового года он закончил в мраморе четыре обнаженные женские фигуры из тех, которые Санчо Марино должен продать где-то за океаном. Для них ему позировала Марта. Лица, по ее просьбе, он изменил. Это были рядовые работы, сделанные по вкусу заказчиков — «Утренний туалет женщины», «После ванны», «Купальщица», «Сон». Степан попросил своего компаньона оставить эти скульптуры на время предстоящей выставки, на что Санчо Марино согласился с неохотой. Он был зол на Степана за то, что ему так и не удалось нажиться на «Обнаженной». Отношения между ними день ото дня портились...

Персональная выставка состоялась в конце зимы 1913 года. Она привлекла к себе большое внимание печати и публики. С выставки было продано много мелких скульптур и рисунков. Более значительные вещи Санчо Марино попридержал, оправдывая это тем, что за океаном он выручит за них втрое больше. У себя Степан оставил лишь «Осужденного» и «Распятого Христа». Но из-за этих вещей компаньон не очень-то и возражал, ведь он продавал скульптуры не для музеев, а частным лицам. А им подавай что-нибудь красивенькое...

Весной Степан надумал съездить в Милан, проведать Уголино. К тому же он давно собирался посетить известные мраморные копи в Карраре. Если удастся, задержится там на некоторое время, поработает, а то он совсем засиделся в Париже. Мысль вернуться в Россию все больше и больше овладевала им, может быть, поэтому и не терпелось ему поскорее сдвинуться с места, для начала хоть куда-нибудь. Да и от Санчо Марино хотелось отдохнуть. С племянником Васей они уговорились, что тот поедет в Алатырь и разузнает как следует у тамошних отцов города, остается ли в силе их обещание...

Денег на дорогу Санчо Марино дал Степану немного, пообещав послать позднее, когда реализует скульптуры. Не поймешь этого торгаша, то он уж слишком щедрый, когда деньги не нужны, то непомерно прижимист, как, например, сейчас. Марта отказалась ехать в Италию, Степану пришлось и эти небольшие деньги разделить пополам. Правда, на ее имя еще в начале их связи он положил в банк некую сумму, но не заставлять же ее трогать то, что оставлено на черный день...

Из Парижа Степан уехал налегке, захватив лишь инструмент и кое-что из одежды. Он не рассчитывал долго жить в Италии, во всяком случае хотел там побыть до прихода письма из Алатыря от Василия. От этого письма вообще будет зависеть, сколько времени он останется здесь, на Западе.

На вокзале его провожали Марта и Санчо Марино. Марта плакала, не спуская с него печальных глаз, словно чувствовала, что прощается с ним навсегда. А аргентинец, как показалось Степану, был слишком суетлив и весел больше обычного. Степан тогда и предположить не мог, что видит их в последний раз...

16

Милан стал для Степана как бы своеобразным перевалочным пунктом, куда он возвращался всякий раз после скитаний по Италии и Франции. Его почему-то тянуло сюда, в этот город, хотя он порядком хлебнул здесь горя. Но здесь же он узнал и первую радость признания. Отсюда началось его восхождение к вершинам искусства — от первой городской выставки в Милане до парижских Салонов. Сюда Степана влекло еще и потому, что здесь его всегда ожидал добрый друг Уголино. Он и сейчас остановился у него, зная, что тот непременно обиделся бы, если бы его гостеприимному дому Степан предпочел гостиницу.

Уголино пришлось по делам службы ехать во Флоренцию, и Степан с удовольствием согласился его сопровождать. Лишний раз взглянуть на микеланджеловского «Давида», побывать в капелле Медичи — это ли не причина для посещения города. Первый раз Степан ездил туда с Даниэлем Тинелли. Гидом он был, конечно, превосходным, но в вопросах искусства выше дилетанта не поднимался. То ли дело еще раз побродить по сокровищницам Флоренции в обществе Уголино.