Степан Эрьзя

Предложение было весьма заманчивым, но Степан согласился не сразу, пообещав подумать. Санчо Марино не торопил его с ответом, однако через два дня появился снова. К этому времени Степан переговорил кое с кем из своих друзей-художников, и те нашли, что ему просто повезло. Подобные предложения художникам делаются не часто и далеко не каждому. Но мадам Фарман все же посоветовала быть поосторожнее с этим аргентинцем. Во всяком случае, видимо, он старается не только из-за интересов скульптора. Тут еще следует разобраться, кто в ком открыл золотую жилу. Пусть мосье Стефан составит с ним письменный договор и скрепит его в нотариальной конторе.

Степан так и поступил. Договор был составлен в двух экземплярах в присутствии нотариуса. В нем указывалось, что аргентинский подданный Санчо Марино берет под свое материальное и денежное обеспечение русского скульптора Эрьзю взамен на предоставление ему полного права распоряжаться всеми скульптурными произведениями, которые он создаст в течение предстоящих трех лет, пока будет иметь действенную силу настоящий договор. Причем деньги, вырученные за продажу скульптурных работ, в каждом отдельном случае делятся между договаривающимися сторонами поровну.

Но Санчо Марино пошел дальше пунктов этого договора. Отбыв за океан, он оставил в распоряжении Степана свой «форд» и открыл на его имя в одном из парижских банков солидный счет. Кажется, для Степана кончились наконец годы мытарств и лишений, он был теперь во всех отношениях обеспеченный и независимый человек. Даже такой известный скульптор, как Паоло Трубецкой, встретив его однажды в Париже, не удержался, чтобы не заметить:

— Вы, Эрьзя, всех нас переплюнули! Такого благодетеля, как ваш, каждый не прочь бы заиметь.

Степан в ответ лишь пожал плечами. К тому времени он уже стал ощущать плоды «благодеяний» ловкого аргентинца, приславшего из Буэнос-Айреса длинный список лиц с адресами в Париже, с которыми он перед отбытием в Аргентину заключил договоры на изготовление скульптурных портретов в мраморе и бронзе. Для Степана начались бесконечные хождения по роскошным особнякам и богатым квартирам высокопоставленных заказчиков. Тут очень кстати пришелся «форд» с веселым шофером-французом, ежедневно возившим его в Париж. Предприимчивый Санчо Марино учел и это. Неспроста, бестия, оставил свой автомобиль.

Степану позировали для портретов представители различных кругов высшего парижского общества — молодые и старые, мужчины и женщины. Каждый хотел иметь портрет непременно на свой вкус и лад, что Степану особенно претило. Не обходилось и без курьезов. Например, одна сухопарая дама лет сорока пяти изъявила желание выглядеть на портрете с открытой грудью. Степан сказал, что для этого ей придется обнажиться до пояса. Сначала она вспылила: как это так — обнажиться перед посторонним мужчиной? Ведь он художник, на то ему плачены деньги, пусть и делает, как хочет. На ломаном французском языке Степану все же удалось ей объяснить, что художник не господь бог и не может творить из ничего. Немного поломавшись, она наконец согласилась выставить свои острые ключицы и отвисшие груди. Степану снова пришлось убеждать ее, что портрет будет испорчен, если он сделает его таким, как она того хочет. Но она упрямо стояла на своем. Тогда он предложил простое решение: пусть для бюста попозирует какая-нибудь другая женщина помоложе. Мигом была вызвана молодая краснощекая служанка...

Когда Степан дома рассказывал об этом Марте, они покатывались от смеха.

— Вот видишь, даже светские дамы не стесняются показывать мне свои прелести, — сказал он, воспользовавшись случаем, чтобы уговорить ее попозировать для обнаженной.

— Я бы, может, и согласилась, — ответила она нерешительно, — если бы эту вещь ты оставил у себя. А то ведь ты обязательно ее выставишь или, того хуже, продашь. И будут на мое тело глазеть все, кому не лень.

— На твое тело буду смотреть только я. Но ведь я и без того его хорошо знаю. А посторонним предоставим смотреть лишь на мрамор, на холодный мрамор...

Что в конце концов оставалось Марте, как не согласиться?

Над «Обнаженной» Степан работал больше по вечерам: днем был загружен парижскими заказами. А Санчо Марино из Буэнос-Айреса все время подстегивал его письмами. Вот когда Степану стало окончательно ясно, что он дал себя закабалить этому предприимчивому метису из Аргентины. Он связал его по рукам и ногам. Уж лучше жить впроголодь, чем быть сытым и ездить на автомобиле, но принадлежать самому себе. Что может быть хуже для художника, привыкшего к свободе и независимости?..

Оторванный от далекой родины, живя среди довольства и славы, в последнее время Степан почему-то все чаще и чаще вспоминал Алатырь, маленькую деревушку на берегу извилистой Бездны, где протекло его безрадостное и бедное детство. Письма оттуда приходили редко, да и сам он не очень-то баловал родных ими. Как-то вечером он открылся Марте, что хочет пригласить в гости своих родителей. Пусть посмотрят на белый свет, ведь нигде дальше Алатыря мать никогда не бывала.