- Эх, - прокряхтел колдун, заёрзав на пологе, как бы устраиваясь по удобнее, - ещё летом до меня дошли слухи о некой банде пацанов переростков из гоев аровых, беглых, - упаднически продолжил Данава, - устроивших себе логово прямо под городом, что Манла у аров зовётся. Укрылись в небольшом лесу. Сам лес запечатали ловушками, да завалами законопатили, не войдёшь не перелезешь. Живут там по волчьи. Городских и пригородных не трогают, а безобразничают поодаль. Обозы у народа отбивают, да так по мелочи, - затем он помолчал немного, как бы обдумывая рассказывать дальше или нет, но решился и продолжил, - приятель два дня по их следу шёл, пока степь снегом не завалило. Туда следы ведут, чуть левее города. Ватага это паршивая лютует. Ни богов у них нет, ни святостей никаких. Обделённые, да злые. Бугаи выросли силы немереной. Кровь кипяток, а ума с корешок.
- Ну к нам то они не полезут, - самонадеянно заявил атаман, - а полезут, мои мужики им рога то по обломают, кровушку остудят.
- Данав, а ты чё про чужих то спрашивал? - встряла в разговор большуха.
- Так судя по тому, как и когда напали и как ловко всех перебили, они точно знали, когда и как ударить. Слишком всё было у них хорошо, слажено. Что артельные мужики, что ватажные пацаны перемолоты были так, что похоже и понять ничего не успели. А значит заранее всё знали, соглядатай вперёд пускали.
- Думаешь и к нам нагрянут? - задумавшись спросил атаман.
- Не знаю, Нахуша, но ты уж мужиков-то настропали, - ответил колдун, вставая, - а по поводу облома им рогов, не думаю. Сам помнишь Масаку, он атаманом не хилым был, да и мужики у него не хуже наших, а их как пацанов сопливых. Они и не пикнули. Ладно, идти надо народ готовить. Время уходит.
- Ох, ё, - прокряхтела Дануха тоже поднимаясь.
Атаман же не тронулся из своего угла. Сидел отвалившись на стену и о чём-то крепко призадумался.
Вот так впервые по-настоящему узнала Дануха про эту "чёрную нежить". И сейчас, валяясь на траве у своего догорающего кута, почему-то корила себя, на чём свет стоит, в том, что произошло. Не доглядела, не до чувствовала она смертельную беду. И чего после этого она стоит... А ведь ещё тогда на обряде кормления Морозной Девы её кольнуло, что нежить вызванная так лютовала и бесновалась, да отмахнулась она, как от мухи назойливой, увидав в них лишь собственные страхи. И тут она попыталась припомнить всё, что там тогда происходило.
Она, тогда как из бани то вышла, да баб своих увидала, так из головы вся тревога улетучилась, а пугалки братца забылись. И было от чего. Бабняк время даром не терял и подготовился к действу на славу. Так как маски бабам на лица напяливать строго воспрещалось, то они вместо них устраивали себе роспись витиеватую. Распустили волосы, да намазали белой краской, что на тёртом меле с маслом замешана. От корней до кончиков. Этой же краской друг дружке рожи расписали, что иней заковыристо узорчатый. Ресницы убелили с бровями, губы. Видок был такой, что сам Вал бы залюбовался, какой уж с Данухи спрос. Все бабы подобрались, спины выпрямили. Красота на загляденье. Данава, тем временем, пацанов ватажных наряжал. Правда только атамана да ближников его, что по старше. В том мешке большом, что он приволок, маски деревянные сложены были, в страшилок расписанные. Накидки из волчьих шкур, да так всякая мелочь для действа нужная. Дубины они себе сами наломали, по заковыристей. Неупадюха, паразит эдакий, на свою палку кусок говна тогда наколол, чтоб девок пугать да пачкать, только ведь пока до этого дошло, какашка та замёрзла, об такую не измажешься. Вообще-то данный "атрибут" был не уместен тут по другой причине. Подобными делами пацаны промышляли чуть позже, на Девичьи гадальные вечера, что проходили в тепле чьего-нибудь кута. В жилище вбегал парень с палкой, обмазанной колом и заговаривая всем зубы, неожиданно совал испачканный конец какой-нибудь девке под нос. Коль та испугается иль побрезгует и замашет руками, обязательно извозюкается. Коли справится с собой, останется чистой. Как страх, так и брезгливость вытравливалась из людей с младых ногтей, ибо считались в том обществе за страшный порок.