Степь

Эта двойственность обескураживает. Жена Белого не станет с ним разводиться, жалко дурака, воскликнет она. Непростую судьбу своего мужа она понимает как обстоятельства, сложившиеся из-за его непростого рискового характера, но отнюдь не в результате его выбора. Она воспринимает жизнь с ним как свое послушание, а когда Саша Белый окажется в смятении, она сама станет Сашей Белым и распутает историю покушения на мужа и его друзей.

Блатная мораль по-своему интерпретирует библейский стих о раскаянии грешников. В этой интерпретации подразумевается, что ты имеешь право тратить человеческие жизни. Тратить их убийствами и вечным ожиданием, тратить их своими преступлениями. А в особенный сентиментальный момент испытать раскаяние, которое окружающие обязаны принять. Отец, как и другие жестокие люди, был сентиментален. Напившись, он плакал и называл меня своей дочерью, а мою мать своей единственной женой. В своей пьяной исповеди он возвышался сам над собой. Он становился больше, чем частный человек, его раскаяние делало весь его жизненный путь чуть ли не общечеловеческим. Меня нисколько не трогал этот пафос, скорее я чувствовала тяжелое смущение и невозможность разрядить обстановку. Дело было в том, что я была всего лишь зеркалом для взволновавшегося лирического героя внутри моего отца.

Сразу после моего рождения его посадили в тюрьму. На своей «Волге» он таксовал и продавал водку, а по ночам помогал бандитам вскрывать квартиры.

Ты знаешь, я долго думала о том, как мальчики-пионеры могли стать бандитами и ворами, a потом поняла, что очень просто: привычка к жестким иерархиям в школе и армии, подчинение общему благу делают свое дело. Прибавь сюда усталость от нищеты и бесцветной жизни. Эти качества, которые я приписываю блатным, не возникли сами по себе. Они были присущи им изначально. Мне скажут, что полстраны сидело, а полстраны сторожило. Чем еще могла закончиться советская эпоха? Только жестоким беспределом. Мы все продолжение этого мира. От этого мне не по себе.

Больше отец не сел, хотя я росла в материнском беспокойстве, что его вот-вот должны посадить. Постепенно отец перестал иметь дело с блатными. Но слушать блатную музыку не перестал. Да что говорить, все знают песню «Золотые купола» и «Братва, не стреляйте друг в друга». Отец любил блатные песни, как обманутая женщина любит афериста. В его любви была горькая ностальгия и тоска по прошлому. В конце концов, это была музыка его молодости и его братков.

Блатной миф весь пропитан русским шовинизмом. Меня всегда удивляло, что нестабильность и неблагополучие рождает чувство собственной исключительности. Но на самом деле здесь нет ничего удивительного. Тебе просто необходимо хоть как-то оправдать свои страдания. Помимо жестокой войны за власть в тюрьме или городе криминальный миф подразумевает еще и глобальную войну. Между русскими и иными. Отец презирал кавказцев, интернациональная риторика Советского Союза для него не работала. Кавказца он мог полюбить только в одном случае: если вместе они пережили тяжелые мужские передряги. У отца был сослуживец Габа, бурят из Читы. Отец никогда не называл его по имени, он звал его Бурятом, но любил нежно. С Бурятом они вместе добывали самогон, Бурят перед армией был отчислен из Иркутского меда. Он был тихим буддистом, на первом курсе Габа несколько раз пересдавал анатомию, но что-то там у них не клеилось с преподавателем, и тот так и не поставил ему зачет. Отец шутил, что Бурята преподаватель ненавидел за косые глаза, и они вместе смеялись над этой шуткой. Они вообще часто смеялись, потому что кроме водки отец мог достать анаши, они ее курили и смотрели в пустыню. Отцу нравилось служить, монгольская пустыня была похожа на степь. Со службы он привез маску страшного буддийского демона. На его короне из огня было пять черепов, а три яростных глаза следили за мной, когда я шла по коридору из своей комнаты в кухню. Маска висела высоко, и от этого мне было еще тяжелее поверить в то, что она безобидна. Отец иногда снимал ее и закрывал ею лицо. Из-за нее он искаженным голосом хохотал как злодей. Потом, хохоча уже собственным голосом, убирал маску и начинал меня успокаивать и говорить, что это совсем не страшно и что маска – это просто маска, в ней нет ничего опасного. Но если в ней нет ничего опасного, думала я, то почему надевший ее отец перевоплощается в демона? Помнишь сослуживца Саши Белого Фару? Белый приезжает на очередную стрелку, пацаны наизготове, в кустах пара парней с автоматами. Белый выходит на беседу со своим оппонентом, и им оказывается его армейский товарищ Фархад. Они тут же обнимаются и, гоняя футбольный мяч, идут по пустынной дороге в сопровождении десятка черных гробов-Mercedes. Они братья, братья не по крови, а по жизни. Их общность поднимается над этническими различиями, Белый и Фара когда-то вместе прошли мужскую школу.