Стефан Цвейг

«Дорогой господин Цвейг! Ваше письмо от 15 июня привело меня в смятение. О, этот еврейский эгоизм! Этого достаточно, чтобы иного сделать антисемитом! Эта расовая гордость, это чувство солидарности! Не думаете ли Вы, что я руководствовался когда-либо мыслью о том, что я немец? Вы верите, что Моцарт, сочиняя, чувствовал себя арийцем? Я признаю существование только двух типов человечества – талантливых и бездарных. Для меня массы существуют только тогда, когда они становятся зрителями. Кем бы они ни были – китайцами, баварцами, новозеландцами или берлинцами, – для меня все это одно и то же – постольку-поскольку они платят полную цену за свой билет. Кто сказал Вам, что я глубоко вовлечен в политику? Это потому, что я дирижировал концертом вместо паршивого негодяя Бруно Вальтера? Я сделал это во имя оркестра. Или потому, что я заменил другого “неарийца” Тосканини? Я сделал это во имя Байройта. Здесь нет ничего общего с политикой. Как грязная пресса представляет это – не мое дело, не должно это беспокоить и Вас. Вы думаете, что все это потому, что я выступал в качестве президента Имперской музыкальной палаты? Я делал это, чтобы принести пользу и предотвратить худшее. Просто потому, что я знаю свой артистический долг, и я бы взял эти скучные почетные обязанности при любом правительстве. Итак, будьте мужественны, забудьте господина Моисея и других апостолов на пару недель и продолжайте работать над Вашими одноактными. У меня есть только один либреттист – Цвейг. Спокойно работайте над новым либретто, дорогой друг, и не думайте ни о чем постороннем, ни о какой, черт бы ее побрал, политике. Я был дирижером при дворах императоров Вильгельма II и Франца Иосифа – и тот и другой не сахар – и умел ладить с обоими. Так стоит ли нам с Вами, людям, знающим себе цену, принимать во внимание нынешнюю банду недоумков и подлецов, которая, я уверен, ненадолго оседлала Германию? Сердечно приветствующий Вас, в той же степени упрямый Рихард Штраус. Лучшие пожелания здоровья Вашей маме. Постановка здесь обещает быть великолепной. Все в высшей степени восхищены! Я должен от Вас отречься? Ни за что на свете!»

* * *

Весной 1935 года, за месяц до «триумфа и трагедии» оперы в Дрездене, Цвейг нанес очередной визит в Вену, но, чтобы меньше попадаться на глаза зевакам, вновь остановился в отеле «Регина». Несколько дней тогда он провел в пригороде в больнице «Санаторий-коттедж», где похудевший и сломленный тяжелым гриппом умирал его друг Александр Моисси. К прежней жизни, да и вообще к жизни великий актер так и не вернулся. В прощальной речи о друге Цвейг скажет: «Вспомянем – и возблагодарим того, кто больше не может нам ответить, за все знание человека и души человеческой, которым он наделил нас. Благословен, кто наставляет нас в этом святом искусстве, дорог сердцу, кто живет и страдает ради него»{396}.

Подавленный болезнью и смертью Моисси, в сентябре он едет с Шарлоттой в Мариенбад, где проходит курс профилактических процедур по очищению организма. Повторный курс доктор Ауэрбах назначит пройти в июле 1937 года, и вновь он окажется в Мариенбаде вместе с Лоттой, ибо она давно стала ему больше чем просто секретарем – покорной, преданной спутницей. Летом и осенью 1935 года, кроме визитов к матери и Зигмунду Фрейду на Берггассе, короткого пребывания в Зальцбурге, он неоднократно посещал Швейцарию. В кругу коллег принял участие в юбилее Томаса Манна в Цюрихе, подарил юбиляру редкую рукопись Гёте. Работал в архивах центральной библиотеки Цюриха, в Женеве беседовал с пастором кафедрального собора Жаном Шорером. Обратился к Лилиан Россет в Везен, прося ее оказать помощь в подборе редких источников, заказал книги в университетских библиотеках Базеля и Лугано.

Дело в том, что в этот период он был поглощен замыслом новой книги и после блистательно описанной непримиримой схватки Эразма и Лютера решил пролить свет на другой, не менее драматичный эпизод эпохи Реформации – на бунт «мухи против слона». Он решительно настроен рассказать историю о том, как одинокий голос гуманиста Себастьяна Кастеллио мужественно восстает против «женевского папы», Жана Кальвина, против обезумевшего диктатора и его тиранической диктатуры закона, вернее беззакония. Об этом он 2 июня 1935 года, находясь в городке Брегенц (Австрия), обстоятельно пишет Ромену Роллану: