Стечение обстоятельств

— Пусть отрывают, — махнул рукой Гордеев. — У меня выслуги тридцать один год, уйду на пенсию. Все равно на мою зарплату нынешнюю я могу только две пары туфель жене купить. Цепляться за кресло не стану. А вот вы еще много лет будете мне спасибо говорить, если удастся то, что я задумал.

— Генерал, конечно, не знает о твоем наполеоновском походе?

— Конечно, не знает. У Павлова есть на него какой-то выход.

— Почему ты решил?

— А он пытался через генерала узнать, не нарыла ли Анастасия чего-нибудь эдакого в деле Филатовой.

— Но почему? Почему именно Каменская?

Гордеев довольно улыбнулся. «Вот тебе, Пашенька, доказательство, что я не ошибся, когда брал к себе никому не известную девчонку из райотдела. Как ты тогда сопротивлялся!»

— Потому что, — раздельно и веско произнес он, сделав паузу. — Вот ты мне не верил, когда я говорил, что из нее будет толк. И ошибся. А я оказался прав. Да, она многого не умеет. Да, у нее кое в чем нет опыта. Но репутация — это тоже оружие, и немаловажное. Знаешь, Паша, — добавил Гордеев, остановившись за спиной у своего зама, — я, честно признаться, сам не знал этого. Только когда генерал меня вызвал и стал орать, что Настя — моя любовница, тогда я понял, что тот, кто его на меня натравил, интересуется в основном Каменской. А это значит, ему сказали, что реальная опасность может исходить только от нее. Конечно, в первую минуту мне было обидно. Что же, выходит, мы все не в счет? Я тридцать лет в розыске работаю, и меня преступник не боится, а она — всего шесть лет, и уже такая слава. Вот тогда, Пашенька, я и понял, что это — другие преступники. Поэтому они и не боятся тех, кто вырос из старой школы, они понимают, что у нас логика другая, мышление другое. Если хочешь, привычки другие. А Анастасия — она особенная. У нее мозги набекрень. А это означает, что я прав.

— Ну хорошо, пусть ты прав, — примирительно произнес Павел Васильевич. — И пусть ты такой храбрый, что ничего не боишься. Но объясни мне, бога ради, неужели нельзя никаким другим способом убедиться, что тот, кого мы пасем, и есть убийца Филатовой? Неужели так необходимо ждать, пока он придет убивать Настю? Тьфу, — с досадой добавил он, — даже произносить страшно.

Гордеев вздохнул, сел за стол, потер рукой лысину и лоб.

— Не знаю, Паша. Я ничего не могу придумать. То есть на самом деле способов много, но я боюсь его спугнуть. Я на сто процентов уверен, что оружие он при себе не носит и документы его в идеальном порядке. Так что имитация облавы ничего не даст. Задерживать его незаконно я не хочу. Ты мои принципы знаешь, и отступать от них я не буду даже ради этого «заказника». А уж если это и вовсе не убийца, а кто-то, кто делает по его поручению черновую работу, мы просто-напросто сорвем всю комбинацию. У нас есть улики, по которым можно судить, этот ли человек был в квартире Филатовой. Ну и что? Когда он там был? Как доказать, что именно в момент убийства, а не за час и не за день до него? У нас, Паша, есть повод для разговора с ним, но и только. А оснований для задержания и тем более ареста — ноль.

— И чего ты добиваешься? Ждешь, когда он начнет убивать Настю, и возьмешь его с поличным? Ты в своем уме?

— Я, Паша, жду, когда он принесет мне доказательства. Сам принесет, своими руками.

— А если не принесет?

— Тогда я скажу тебе, что прав ты, а не я. Оставлю отдел на тебя и уйду с позором.

* * *

В этот же день рано утром Ларцеву позвонили.

— Он хочет, чтобы я поехал с ним.

— Когда?

— Мы встречаемся через час.

— Он объяснил, зачем? Вы же дали ему адрес.

— Хочет, чтобы я сам его познакомил. Мол, свой человек, не с улицы пришел.

— Хорошо, поезжайте. Только будьте посдержаннее. И не мешайте ему, пусть делает все, что сочтет нужным. Можете даже ему помочь.

Когда оказалось, что наблюдатели упустили объект, Ларцев в следственном изоляторе допрашивал по поручению следователя четверых арестованных. Дело находилось в производстве у Константина Михайловича Ольшанского, который подробно проинструктировал Володю. Им нравилось работать вместе, Ларцев был, пожалуй, единственным из сотрудников Гордеева, к кому Ольшанский относился не просто с симпатией, а с огромным профессиональным доверием. Въедливый, дотошный, невероятно требовательный, Константин Михайлович пользовался авторитетом человека, знающего свое дело досконально, но работать с ним оперативники и особенно эксперты в большинстве своем не любили. Ему все время казалось, что они что-то упустят, забудут при осмотре места происшествия, он был совершенно невыносим, гонял всех и распоряжался, как барин в своей вотчине. И хотя все понимали, что он прав, многие обижались на его резкую безапелляционность, граничащую порой с откровенным хамством. И только с Ларцевым он разговаривал не просто вежливо, а даже ласково, признав для себя, что допросы получаются у Володи намного лучше и результативнее, чем у него самого.