Однако мое все же тревожно забилось, пока папа вез меня в «Тримекс», а на заднем сидении мрачнел Кирилл, от которого волнами расходился не только запах перегара, но и напряжения. Лгать за несколько лет я научилась прекрасно и их очень успокаивало мое ровное и спокойное поведение, когда я продолжала листать бумаги и спрашивать очевидные вещи. Уже для меня очевидные.
— Ксюша… — припарковавшись у «Тримекса», начал папа.
— Все нормально. — Оборвала почти резко. Солгала очень естественно, — едва ли он сегодня появится. Если появится, я сообщу. Сразу.
Разумеется, появится, я это знала. Разумеется. Сука, но не так же быстро.
Я только переступила порог, как меня сдали его шакалы. Почти сразу мне прилетела от него смс:
Я думала, что я морально готова, но одеревеневшее тело, спотыкнувшееся на ровном месте подсказало, что не совсем. Я думала, что он явится сегодня, но где-то в середине, или под конец рабочего дня…
Разозлилась. Все уже решено. И все было решено, пока я не увидела его машину. Сердце предательски дрогнуло и мне стало за это стыдно. Твердо сжав челюсть я потянула дверную ручку.
В салоне пахло сигаретным дымом и его парфюмом. На меня не смотрел. Смотрел в лобовое. Тишину никто не нарушал. Напряжение внутри росло, било по нервам, пыталось участить дыхание и сердцебиение, спутать мысли. Я достала сигареты, приоткрыла окно. Никотин не успокоил.
— Твой отец… записал разговор, верно? — его голос. Он все еще тот. Те интонации. Которые только для меня.
Я промолчала. Не потому что там в обиду играла, а потому что… снова больно. Да что ж такое, блять…
— Сегодня Панфиловой, Гурову, Иримякову и Шваркину скажу, что они идут под сокращение. Возьми. — Достала из папки бумаги. — Планирую провести оптимизацию, здесь расписано, что и как…
Он усмехнулся, не переводя на меня взгляда, не взяв бумаги. Усмехнулся прохладно.
— Он записал. Это единственный вариант, почему у тебя такая реакция. Я еще подумал тогда, что телефон как-то странно лежит… что когда просто отклоняешь звонок, так его не кладешь. Хороший ход. — И только тут он на меня посмотрел. Сталь в глазах, холод, лед. Обрезало. Ударило. Наотмашь. — Людей моих чистить начала. Сама решила за копье взяться, али надоумили твари твои?
— С бумагами ознакомься, Ром.
— Надоумили. Снова ход верный. Ты единственная, против кого я не пойду, поэтому в сторону пытался увести… — Я невольно замерла, потому что изнутри прорывалась такой мощи надежда, что я испугалась. Что сорвусь. Сломаюсь. Поддамся. Однако его последующие слова расставили все по своим местам, вырвав у меня кривую улыбку. — Сука, сколько же цинизма у папочки…
— Рот прикрой. — Злость разлилась внутри горячим свинцом и явственно отразилась в голосе.
Он усмехнулся и завел мотор.
— Ты куда? — я взялась за ручку, напряженно глядя на него, уже выруливающего с парковки.
— Покатаемся. Надо немного отвлечься, иначе я тебя точно придушу.
Я, опешив, смотрела на ровный профиль, исходящий холодной ненавистью. Он ехал медленно, километров шестьдесят по крайней правой и молчал, чем напрягал меня все сильнее. Прикурил, и наконец очень спокойно нарушил затянувшуюся паузу:
— Так. Поехали по порядку. Сейчас отключаешь эмоции, включаешь голову и просто слушаешь меня без всяких бабских додумываний, ясно выразился?
Во-первых: тот разговор с твоим папашей. Там только я и только он. Этот разговор был только для нас. Я с ним разговаривал на доступном ему языке и с учетом того, с какой стороны он меня знает. Этот разговор не должен был покинуть стены того кабинета. Не должен был вообще, это предназначалась только для него. Почему? Подпункт номер один: с учетом того, что было между мной и ним, он никогда бы не поверил, что моя первоочередная задача тебя из бизнеса вывести. Почему? Потому что я пиздил у него мультимиллионные суммы, четыре раза подводил под банкротство и в ответ получил почти пожизненное рабство с оплатой статуса федерального розыска. Как бы очень слаба вероятность того, что он поверит в то, что я к его дочери по человечески настроен. Подпункт второй: если бы я сказал. Ну, на секунду ебу дался и рассказал, что люблю тебя, почему люблю, вопреки чему и прочее. Что сделает папаша? Да тебя, суку, насиловать начнет. В первую очередь тебя. Потому что не поверит, доказательство — подпункт первый.
Во-вторых: «Тримекс». Тоже два подпункта. Намба ван: чтобы внимание отвлечь. Требование отдать мне «Тримекс» отвлечет его внимание. Сюда же вплетаем его мнение обо мне и что получаем по итогу? Правильно — мой закономерный шантаж с тем, что я под хуй тебя подведу, если он не станет подчиняться. Это тоже идеально подходит под его представление обо мне, уж поверь.
Я, помертвев, слушала его слова, прикусив губы и разбиваемая противоречиями. Он свернул в карман остановки и припарковал машину. Ледяные, просто ледяные пальцы повернули мое лицо к нему резко и болезненно. Я невольно замерла, глядя в очень злые, прищуренные глаза, а он тихо почти прошипел: