Статус человека

- Знаешь, я ведь страшно люблю костры... - и исчезла в темноте, оставив на шее влажный след рук. Через минуту, когда Алеша начал раздувать огонь, щуря от дыма глаза, она вернулась, неся старую, видавшую виды, гитару Кирша.

- Кирш, ты нам что-нибудь сыграешь, хорошо ? Она протянула ему гитару. Кирш вытер руки и взял инструмент. Айя сразу же села на песок и, обхватив колени руками, приготовилась слушать.

Кирш усмехнулся и, легонько коснувшись Айиного носа пальцем, проговорил:

- Расскажу я вам сейчас удивительный рассказ. Как у Айи на носу ели черти колбасу!

Айя прыснула.

- Другого места не нашли, - буркнул Донован. Кирш склонился над гитарой и начал ее настраивать. Костер слабо потрескивал, сипел сырыми ветками, стрелял искрами; запах дыма был знакомый и терпкий - будто жгли обыкновение земные сосновые поленья.

- И что же тебе сыграть? - спросил Кирш, тихонько перебирая струны.

- Что-нибудь невеселое, а?- несмело попросила Айя. Смысла песен она зачастую не понимала, зато медленные и певучие мелодии просто обожала.

- Грустное, - поправил Донован, и Айя, соглашаясь, быстро закивала.

Кирш задумался, по-прежнему перебирая струны. Алеша поворошил угли в костре, подбросил веток. Костер чуть присел, задымил, но тут же оправился и взметнул вверх. Айя сидела притихшая, завороженная, и только в ее огромных глазах отражались мерцающие языки пламени.

- Хорошо, пусть будет невеселая, - согласился Кирш и начал:

Еще Иуда продавать Христа

Не думает, а может - забывает,

Они в одних компаниях бывают,

И за столом их рядышком места;

Случается - друг к другу ходят в гости,

И уходя, бывало, из гостей,

Они ладони крепко жмут - и гвозди

Еще не продырявили костей.

Еще не обозначена вина,

Иуде невдомек, что он Иуда,

Да и Христос - он не Христос покуда,

У них пока другие имена.

Кирш замолчал, и звук последней струны эхом покатился по побережью.

У них пока другие имена...*

*Стихи Виктории Гетьман.

Снова стало тихо, только сипел и потрескивал костер.

- К чему это ты ?.. - спросил Алеша.

Были уже густые сумерки. Ратмир ушел, и Айя вызвалась его проводить. В хижине было темно, оранжевый светляк почти угас, и только россыпь голубых искр все еще колюче пялилась со стен.

Донован встал и, пригнувшись, вышел из хижины. Песок под ногами был холодным, остывшим; из пустыни дул слабый ветер и нес с собой кислый запах жженого железа. Душный запах, отвратительный запах, мерзкий запах... Запах смерти. Он растер виски ладонями и сел на песок, прислонившись спиной к стене кампаллы.

"Не надо об этом, - подумал он. - Отдохни, не думай ни о чем". Он закрыл глаза и запрокинул голову.

"Не ходите дети в Африку гулять", - неожиданно всплыло в голове.

Он почувствовал, как рядом из темноты возникла Айя и прильнула к его плечу теплым, маленьким, участливым комочком. Это сразу как-то успокоило. Стало тепло и уютно. Покойно.

"Милая моя, - подумал он. - Как хорошо, что ты рядом. Спасибо". Айя шевельнулась, ласково провела пальцами по его щеке.

- Где ты сейчас? - еле слышно спросила она. Он помолчал.

- На берегу, - наконец сказал он. - Ночью... Море такое тихое-тихое и спокойное... И луна. И лунная дорожка, широкая, яркая, почти не раздробленная...

- А я там есть?

-Да.

- Где я?

- Рядом.

Айя уткнулась носом в его плечо. Совсем недалеко, за рощей, спало море, из-за горизонта степенно выкатывалась луна и прокладывала в спокойной воде ровную золотистую дорожку.

- Ты устал сегодня, - сказала Айя. - Пойдем спать.

Донован закивал и открыл глаза.

- Да. Идем.

Ночь была тихая и светлая. В открытый проем хижины нахально заглядывала полная круглолицая луна, вырезая из циновок вытянутый золотистый овал. Донован лежал с открытыми глазами, никак не мог заснуть, и ему было хорошо видно, как со своего гамака в другом конце хижины тихонько встала Айя и на цыпочках, крадучись, подошла к нему. Сейчас, в темноте, когда не было видно ее странных глаз, полуприкрытых нижними веками, и трепещущих клапанов носа, ее фигура ничем не отличалась от фигуры земной девчонки.

- Ты спишь? - шепотом спросила она и подергала за сетку гамака.

- Нет.

Она перелезла через паутину нитей и забралась к нему в гамак.

- Расскажи что-нибудь, а? - спросила она, прильнув к нему. - Как тогда, помнишь? Сказочку-рассказочку...

Он погладил ее по голове. Сказочку... До них ли вам теперь?

- Я знаю, Доновен, я знаю, - говорила она, уткнувшись носом ему в грудь, - ты сейчас думаешь, тебе сейчас плохо, и я нехорошо делаю, что прошу тебя... Но Доновен, милый, хороший, Дылда...

"Мне сейчас плохо, - подумал он. - Мне сейчас плохо? Это вам, вам всем сейчас плохо! Хотя вы все страшно веселы, жизнерадостны, как никогда в прошлом. И даже не замечаете за своей веселостью, что это "никогда" может стать вашим будущим..."

Он вздохнул.

- Что тебе рассказать?

Она сильнее прижалась к нему, спрятала лицо на груди.

- Дылда, милый... Спасибо.

Он улыбнулся. Стало лучше, легче.

- О чем ты хочешь?

- О чем? - Она вскочила в гамаке на колени. - Обо всем! Всем, все-ом!!! - радостно закричала она, раскачивая гамак. Донован тихо рассмеялся.

- Знаешь что? - спросила она.

- Что?