Это достаточно типично. Члены группы народного театра, созданного в приокском селе Страхове семьей художника В.Д. Поленова, охотно написали в НКВД донос, что Поленовы – английские шпионы и отправили их в концлагерь. Выдвиженцам внушали, что их педагоги из «бывших» – классово им чужды, и надо не столько у них учиться, сколько с ними бороться. Да, появлялись и полезные работники, вроде того же А. Томилина, но из «простых» ли он? Отец учитель, мать – дворянка. К тому же этот знаток китов – очень узкий специалист, а не ученый с широким кругозором. Выдвиженцы в лучшем случае усваивали достаточно ограниченный круг специальных знаний, а не свойственное интеллигенции идеалистическое восприятие жизни. Это предчувствовал А.П. Щапов еще в 1866 г.: «Они требуют знаний хлебных, прямо необходимых или полезных в их промышленном быту, в их пропитании и домохозяйстве»[12].
9. В 1930-х годах, овладев вузами, большевики взялись за Академию наук и прочие исследовательские учреждения. Схема та же: внедрение своих надежных товарищей и чистки от неблагонадежных. Теперь не ограничивались простым увольнением. Дело шло к большому террору. Только в маленьком археологическом мирке было репрессировано более семидесяти ученых и около десяти из них расстреляно. Для большего контроля Академию наук перевели из Ленинграда в Москву и слили с существовавшей там с 1918 года Коммунистической академией. Члены ее – «философы» М.Б. Митин, П.Ф. Юдин и прочая шушера – стали полноправными академиками Академии наук СССР. Выборы новых академиков строго контролировались властью. Выдвигать кандидатов могли сами ученые, но дальше спускались указания, кого продвинуть, а кого забаллотировать. Со временем появились партгруппы академиков, которых обязали неукоснительно следовать этим рекомендациям.
Кое-кого из громил, спущенных в науку в 1930-х годах (С.Н. Быковского, Ф.В. Кипарисова, В.Б. Аптекаря и некоторых им подобных), убрали и расстреляли. У власти возникло желание видеть среди своих пособников респектабельных седовласых старцев в профессорских шапочках, вроде бы старомодных, но изо всех сил восславляющих великого Сталина. Эту роль с удовольствием исполняли Н.Д. Зелинский, В.В. Струве, Б.Д. Греков. Слова Герцена о сервилизме ученых находили подтверждение на каждом шагу.
Что двигало этими людьми? Ответ не прост. Стимулов набиралось несколько. Очень силен был элементарный страх. Жутко читать следственное дело Е.В. Тарле. Он с готовностью соглашался подписать всё, что требовал следователь. Предлагал сам: вот есть такая поэтесса Ахматова. Не дать ли мне показания об ее враждебной деятельности? Я готов (Трусость Тарле известна с его первого ареста еще до революции). Но одного страха мало. Возникла целая идеология. Мы идем на уступки властям в малом, чтобы спасти большое – традиции русской науки, университеты, библиотеки, музеи. Дочь академика А.Н. Крылова А.А. Капица писала, что отец ее был чужд политике, считал любую власть скверной, но верил, что нужно лишь работать в своей области как можно лучше[13]. Звучит неплохо. Но верно говорил Макс Фриш: «Кто не занимается политикой, тем самым уже демонстрирует свою политическую принадлежность, от которой хотел откреститься. Он служит господствующей партии».
Так ли малы вышли уступки? Вроде бы невелики: пустые казенные фразы. На деле же речь шла не об этом, а о морально-этических нормах интеллигенции. Распад их достаточно скоро сказался во всем, в том числе и в глобальных проблемах.
Таково старшее поколение. С молодежью иначе. Она всегда жаждет обновления и самоутверждения. Случай к этому представляется. Старики или эмигрировали, или убраны. Дорога молодежи открыта. Для продвижения вперед надо лишь объявить о своей преданности марксизму. Ну что же, и заявим. В археологическом мире именно так начиналась карьера А.В. Арциховского, С.В. Киселева, С.П. Толстова, А.П. Смирнова, А.Я. Брюсова. Это о таких людях в свое время сочинили эпиграмму, направленную на В.М. Жирмунского: