Статьи разных лет

Позиция Павлова резко отличалась от позиции другого академика – С.Ф. Ольденбурга. И он обращался к Ленину, и он отстаивал интересы Академии наук, но он не обличал, а предлагал сотрудничество. Недаром Павлов обвинял Ольденбурга в лакействе. Ленин и Луначарский совещались, как же поступить с Павловым. Привлекли к обсуждению ситуации и Ф.Э. Дзержинского с его ЧК, и Н.И. Бухарина как «главноуговаривающего», и М. Горького. Решили Павлова не выпускать, а создать ему максимально благоприятные условия для работы: дать пайки и ему, и его сотрудникам, средства на продолжение опытов, печатать его труды и одновременно истолковывать их в марксистском духе. Впечатление на окружающих это произвело. Академик А.Н. Крылов просил Павлова взять его к себе «лабораторной собакой», чтобы не помереть с голоду. Но Павлов хлопотал не о себе лично, он отказывался принять подачку, если такие же пайки не получат другие ученые. И наряду с «горьковскими пайками» – для деятелей литературы и искусства появились «павловские» – для научных работников. Павлов почувствовал свою силу и вплоть до последних лет жизни продолжал писать в верха: то возмущался разрушением церквей, то протестовал против арестов. Не слишком с этим считались. По поводу арестов Молотов ответил в стиле: «Не суйся, дурак, в то, в чем не понимаешь». Есть даже версия, что тогда Павлова просто умертвили. Но так или иначе он добился определенной независимости. В лаборатории в Колтушах делал то, что находил нужным. При поездке за границу в 1923 году отзывался о большевиках очень кисло. Это сошло с рук. Троцкий и Бухарин пытались вести диалог с академиком. После смерти Павлова власти превратили его в икону. Но показательно, что нигде мы не найдем текста его письма в правительство. Павлов был рад, что в 1930-х годах власти стали поддерживать науку, но он оставался им чужд, как и прежде[8]. Фонд Павлова в архиве Академии наук был закрыт до 1990 года.

Когда Павлов почувствовал, что дни его сочтены, он сказал молодому, но пользовавшемуся популярностью академику-физику П.Л. Капице, что вскоре ему предстоит принять его роль. И Капица принял эстафету. К нему тоже не очень прислушивались. И всё же он добился освобождения из тюрьмы Л.Д. Ландау, защищал А.Д. Сахарова. Так наметился один из достойных путей для нашей интеллигенции: работать по собственному разумению, а властям давать рекомендации, отговаривать их от тех или иных глупостей. Увы, ученых с таким авторитетом, как у Павлова и Капицы, было мало, а большинство шло путем Ольденбурга, безропотно приспосабливаясь к требованиям тоталитарной власти.

7. Гражданская война кончилась. В 1921 году, после Кронштадтского восстания, большевики были вынуждены ввести НЭП и пойти на некоторую либерализацию жизни. У интеллигенции снова появились иллюзии. «Сменовеховцы» внушали ей: как-никак большевики сохранили страну, не допустили ее распада, народ их принял. Значит, надо с ними сотрудничать. На благо культуры, науки, национальных традиций. В.И. Вернадский вспоминал о рассказе Абюля Ремюза про китайского сановника, ставшего советником Чингисхана и спасшего тем Китай от разгрома. По мнению Вернадского, этот мандарин был морально более прав, чем те, кто обвинял его в предательстве[9].

С другой стороны, большевики убедились, что без специалистов и поезда не ходят, и водопровод не действует. Решили подкармливать «спецов». Альянс вышел непрочен. Спецы не чувствовали благодарности и по-прежнему всё критиковали. Чтобы их припугнуть, понадобилось «Шахтинское дело» 1928 года и «Академическое дело» 1930–1931 годов, по которым расстреляли и отправили в концлагеря сотни инженеров и ученых. Властям хотелось заменить ненадежных спецов из старой интеллигенции новыми своими людьми. Отсюда и институт «красной профессуры», и преобразование вузов.

8. Овладение вузами состояло из двух элементов. Во-первых, «чистки» («Чистка сверху донизу» – лозунг Троцкого). Во-вторых, – «внедрение» нужных людей. В процессе чисток увольняли и студентов из бывших (т. е. детей духовенства, дворян, предпринимателей), и профессоров, выступавших против начинаний большевиков. Жертвами чистки 1923 года стала моя мать – дочь действительного статского советника; и жена дяди З.Н. Зачатейская – дочь священника. Потеряв ряд лет, моя мать всё же сумела получить высшее образование, а З.Н. Промптова (в замужестве) добиться этого не смогла и проработала всю жизнь на лаборантских должностях.