Статьи и рассказы

Я не могу описать эту ночь. Единственное, что я могу сказать, у меня то ли прерывалось дыхание, то ли прекращалось сердцебиение. Стихи Бялика были в переводах Валерия Брюсова, Вячеслава Иванова, Фёдора Сологуба, то есть, в переводах знаменитых русских поэтов серебряного века. Но подавляющее большинство стихов, в том числе поэма "Сказание о погроме", в переводе какого-то Вл. Жаботинского. Эту фамилию я услышал впервые. Вернее, впервые я услышал о таком переводчике. Фамилию Жаботинский я знал хотя бы потому, что Леня Жаботинский, чемпион мира по тяжёлой атлетике в тяжёлом весе, был моим пациентом.

Утром следующего дня после бессонной ночи по пути на работу я встретился с Мартой Васильевной и вернул ей книгу. Как мне не хотелось её возвращать!

Возможно, я так ничего не узнал бы о переводчике Вл. Жаботинском, не получи в тот же день скромный подарок, небольшую книжечку стихов Эдгара По. Стихотворение "Ворон" потрясло меня. Но что самое удивительное: перевёл это стихотворение с английского Вл. Жаботинский. А вы говорите случайность! Не кажется ли вам, что цепочка случайностей становится длинноватой?

В один из ближайших дней я пошёл к поэту Мыколе Руденко, с которым я был в добрых отношениях. Имя Вл. Жаботинского ему было так же неизвестно, как и мне. Но у него была небольшая брошюрка – перечень всех переводчиков на русский язык. Вл. Жаботинский в этом перечне отсутствовал. Странно. Человек переводит с древнееврейского (я ещё не знал слова иврит) и с английского, а переводчиком не считается. Вернее, не числится. Советский человек, я не без оснований предположил, что это личность, не угодная моей родной власти. Более того, оба перевода убедили меня в том, что Вл. Жаботинский личность очень не ординарная.

Я пришёл в библиотеку.

– Марта Васильевна, кто такой Жаботинский?

– Тссс! Вы не знаете? Это же знаменитый сионист. Фашист. Злейший враг Советского Союза.

– Марта Васильевна, пожалуйста, дайте мне прочитать Жаботинского.

– Вы с ума сошли! Мы оба попадём в тюрьму!

– Марта Васильевна. Марта Васильевна.

– Ну, хорошо. На одну ночь. Но даже ваша жена не должна видеть эту книгу.

"Фельетоны". Дешёвое издание в мягкой серо-зелёной обложке на плохой бумаге. Публицистика. Но какая! Я вчитывался в каждую букву. За всю ночь я осилил только половину совсем небольшой книги. Её нельзя было читать быстро, в обычном темпе. Я не имел представления об авторе. Я не знал, где и когда он родился, где живёт, когда написана эта книга. Она была настолько злободневна и современна, что, казалось, написана буквально на днях. Через неделю я получил книгу ещё на одну ночь и дочитал её до конца. Я пытался представить себе гиганта, написавшего "Фельетоны".

В ту пору мы были очень дружны с Виктором Некрасовым. За пятнадцать лет до этого я прочитал его книгу "В окопах Сталинграда". Тогда она называлась просто "Сталинград". Я даже мечтать не смел, что когда-нибудь встречусь с автором этой замечательной книги. И вдруг не только встретился, но и приобрёл в его лице друга. Я спросил его о Жаботинском. Виктор, как и я, знал только тяжёлоатлета Леонида Жаботинского. Я рассказал ему о переводах, о публицистике этого необыкновенного незнакомца. Но Некрасов, так мне показалось, остался равнодушным к моему рассказу. И уже перед самым уходом, когда мы говорили совсем о другом, он вдруг сказал:

– У меня к тебе просьба. Хватит с тебя одного Жаботинского, твоего пациента. Без нужды не нарывайся на неприятности.

Только спустя пять или шесть лет, после нашего весьма неприятного спора по поводу моего намерения уехать в Израиль, я по-настоящему понял совет Виктора Некрасова. По-видимому, он всё таки знал, кто такой Вл. Жаботинский.

Благоразумному совету моего друга я не последовал. Вскоре моими пациентами стали два человека, владеющие ивритом. Один из них даже преподавал иврит в подполье. Он рассказал мне, что "Ворон" Эдгара По на русский язык переведен семнадцатилетним одесским гимназистом Владимиром Жаботинским, что он стал очень видным журналистом, оставшимся на Западе после Октябрьского переворота. Затем я узнал, что Корней Чуковский гордился своей дружбой с Жаботинским, считая его своим наставником. Затем я узнал, что Жаботинский, зная десять языков, занимался переводом многих поэтов на русский язык и сам писал стихи. Написал романы "Пятеро", "Самсон назарей" и много рассказов. Но даже Марта Васильевна не могла снабдить меня этими произведениями. Старый черновичанин рассказал мне, что он восхищался речами, безусловно, выдающегося оратора Жаботинского. Он называл его пророком. В тридцатых годах двадцатого века Жаботинский предупреждал евреев о надвигающейся на Европу катастрофе и призывал их спасаться в Палестине. Он говорил, что, если евреи не уничтожат галут, то галут уничтожит евреев. Но, увы, немногими были услышаны пророчества. Нет пророка в своём отечестве.