Статьи и проповеди. Часть 13 (07.03.2017 — 14.05.2018)

Это может показаться мелочью, но вряд ли это так. Можно попробовать представить, как отнесся бы наш благочестивый предок, тем более святой отец, к необходимости напоминать мелким шрифтом в конце газетного листа: «Газета содержит священные изображения. Просьба не использовать ее в бытовых нуждах». Действительно, газету с иконными ликами может кто-то использовать как оберточный материал, ее просто могут выкинуть, и ветер будет трепать ее у ног прохожих. Да и просто лежащие кипами в типографиях и издательствах газеты с иконами вызвали бы у отцов культурный шок.

Это раньше иконоборец должен был яростно отнимать образ, колоть его копьем, жечь, бить на куски. Сегодня иконоборцем человека может сделать простая невнимательность или халатность. Возьмите хотя бы календарики с ликами. Год прошел, куда девать календари? Засовывать в отделение кошелька? Кстати, известная практика. Священникам на приходах регулярно приходится устраивать странное аутодафе из вышедших из пользования календарей, газет и журналов, и это не может не печалить и не настораживать одновременно.

Именно из страха прогневать Бога, оскорбить Богоматерь или святого, люди нередко вырезают святые изображения из самых разных изданий, и это рождает еще одну странность. А именно – этих разномастных, маленьких иконок становится до абсурда много. Количество икон не должно стремиться к бесконечности. Иногда довольно одного молельного образа, как в келье у святого Серафима, который притягивал бы взор и не давал развлечься. Может быть их и больше. Но так, чтобы иконы висели приклеенными и наколотыми, лежали и пылились повсюду, так быть однозначно не должно. Это не рождает благоговения. Это рождает смущение.

Не все здесь зависит от нас. Икону сегодня можно встретить и в виде наклейки на винной бутылке. Причем самого заурядного или даже гадкого вина, категорически не годного к Литургии. И мы устанем судиться с производителем, если захотим прекратить это, по сути, кощунство. Могут быть и иные прецеденты, от Церкви и христиан напрямую не зависящие. Оставим это до времени. И вернемся к себе, к тому, что от нас зависит.

Увеличение количества всегда угрожает потерей качества. Вырвав написание икон из рук иконописцев, превратив само «написание» в производство, т.е. в штамповку и перепоручив штамповку машинам, мы получаем некую новую реальность, прямо относящуюся к Седьмому Вселенскому Собору. Икона, превратившись в маленькую, изготовленную на типографской машине из материала легковесного и недолговечного, не обличает ли веру нашу, веру современного человека? Может это некое указание на то, что сама вера наша становится утилитарной (помещающейся в кошелек), легковесной, не способной пережить века? Все-таки фрески Рублева смотрят на нас до сих пор, а вот отжившие свой срок календари со святыми ликами ежегодно сжигаются за ненадобностью.

Есть в этом что-то соответствующее эпохе, что-то современное и страшное.

Немцы в городе (16 октября 2017г.)

Когда в разгар Первой мировой враги искали смерти монаршей семьи и разрушения государственности, своеобразным «кровавым наветом» на династию было немецкое происхождение Императрицы и ее сестры. Слухи распускали: царица-де по телеграфу из Царского Села прямо в германский штаб все секреты военные передает, и прочие глупости. С глупостями было немало и гадостей. И народу, уставшему от войны и доверчивому ко всякой болтовне, много ли надо? Что было потом, известно. Но мало известно, что немец на Руси вовсе не есть диковинка и ни с чем злым непременно не ассоциируется.

Некогда всех вообще иностранцев называли «немцами» без различия национальности. Логика дедов была такая: раз по-русски не говорит, значит, немой. «Немец» то есть. Но здесь речь именно о природных немцах, столь известных нам по XX веку, когда схватка с ними была не на живот. И не о близких временах, а о гораздо более ранних.

В середине далекого XIII века из славного города Любека в Великий Новгород по торговым делам прибыл некто Прокопий. Может, его ранее звали иначе (сегодня трудно представить немца с таким именем), но в нашу историю он вошел как Прокопий Устюжский. Это был купец, а путь в Новгород для немцев был проторенным. Ганзейские города торговали с Новгородом (на изрядную зависть прочим русским землям) весьма оживленно. «Кошелек Руси» называли эту республику. Наш житель Любека походил по церквям Новгорода, подивился красоте церковных служб, изумился количеству храмов, заслушался воскресными перезвонами и… не вернулся домой. Раздал имущество, как патерики возвещают, и стал монашествовать. Когда преуспел в молитвах и появилась слава от народа, стал юродствовать. А затем и вовсе сбежал из полюбившегося Новгорода. Добежал до Вологодчины, до Великого Устюга, где окончил жизнь, не оставляя трудов юродства. Чудотворец и прижизненный, и посмертный. Божий человек. Русский святой. Природный немец. Земляк Гюнтера Грасса и Томаса Манна.