Стать японцем

тысяч жизней, оно стало рубежным и в другом отношении — оно как бы порвало связь времен. Каждому стало еще яснее, насколько хрупка граница между жизнью и смертью. Многим стало казаться, что надо поскорее взять от жизни все. На месте старого деревянного Токио возводились многоэтажные дома из бетона, стремительно вошли в моду кафе европейского типа, куда были рекрутированы тысячи молоденьких девушек — вещь ранее немыслимая, ибо «порядочной» девице полагалось сидеть безвылазно дома. Изменение облика города на западный лад создавало ощущение, что и сами японцы стали похожи на европейцев.

1 (аходясь в модерновом архитектурном окружении, столичная молодежь с легкостью воспринимала западный стиль поведения. Атмосферу того времени хорошо передает Д. Абрикосов: «Отношения между мужчинами и женщинами стали свободнее. Бесчисленные девушки, работавшие в кафе и дансингах, стали предметом флирта. Романы, из которых делали тайну в старой Японии, приобрели открытость. Молодые мужчины и женщины стали подражать героям американского кино. Любовь, поцелуи, слова любви, которые двадцать лет назад редко можно было слышать в Японии, стали главными интересами японской молодежи. И поскольку развитому обществу “положено” иметь гангстеров и преступления на сексуальной почве, то не замедлили появиться и они, а газеты пестрели описаниями наиболее грязных историй. Полицейские, которые играли роль главных блюстителей нравственности, привыкли отводить пороку строго определенные кварталы, теперь же они не представляли, какие следует принять меры против этой новоявленной свободы»²⁴.

Многие молодые японцы хотели во всем походить на европейцев. Разумеется, это нравилось далеко не всем. Тани-дзаки Дзюнъитиро с нескрываемой иронией писал о тех молодых людях, для которых за телесный идеал признавался европеец. И чем ближе удавалось подойти к этому идеалу — тем более «стильным» тебя считали. О девушке, которой это не удавалось, герой повести «Любовь глупца» (1926 г.) отзывался так: «По-видимому, она считала себя очень несчастной оттого, что была слишком похожа на японку, и изо всех сил старалась походить на европейскую женщину. Внимательно взглянув на нее, я увидел толстый слой белил на ее коже и краску вокруг глаз. Щеки были тоже, без сомнения, накрашены. Да еще эта лента на голове... Увы, как ни жаль, но она выглядела чудовищем». Один из персонажей отзывается об этой несчастной девушке так: «Таких [японских] лиц вокруг сотни. Хоть она и прибегает ко всяким ухищрениям, чтобы стать похожей на иностранку, это ей не удается. Получается только смешно. Настоящая обезьяна!»²⁵

Другой знаменитый писатель, Дадзай Осаму, смеялся над ухищрениями японок стать белокожими. «Говорят, одна киноактриса, желая, чтобы у нее была более белая кожа, с превеликим усердием поглощает сасими из кальмара. Эта глупая женщина слепо верит в то, что, если будет питаться одними кальмарами, клетки кальмара ассимилируют клетки ее кожи, обеспечив ей нежность и прозрачную белизну»²⁶.

Городская молодежь демонстрировала страстное желание походить на европейцев. В стране издавалось множество модных журналов, и они писали, естественно, о западной моде. Что можно писать каждый день о японской одежде, если ее главным признаком является неизменность? Огромную роль в трансляции западных моделей внешности и поведения играл кинематограф — прежде всего, Голливуд.

С нескрываемым раздражением Дадзай Осаму писал: «Мое внимание привлекает один юноша. Он жеманно курит — наверное, так курил какой-то актер в модном фильме. Да и всей манерой поведения он явно подражает какому-то актеру. В руке у него — чемоданчик, выйдя на перрон, он самодовольно оглядывается, приподняв одну бровь. Опять же — подражая кому-то. На нем немыслимо яркий клетчатый европейский костюм с широкими отворотами. Брюки невероятной длины, кажется, они начинаются прямо от шеи. Белая охотничья шапка из парусины, алые полуботинки. Идет вперед, гордо выпятив грудь и презрительно скривив губы. Видали ли вы такого самодовольного болвана?»²⁷

Русскому эмигранту и литератору М. П. Григорьеву тоже была не по вкусу новомодная японская молодежь: «Скромный европейский костюм, завоевавший себе место в жизни, воспринимается наряду с национальными кимоно и хаори [род накидки. — А. М.] как законный атрибут повседневного оби-

напитки, одежду, лекарства, косметику, средства гигиены, наручные часы, электрические кастрюли, радиоприемники ит. д. Свойственное для традиционного общества осмысление женщины как существа, угождающего мужчине и заботящегося о нем, в полной мере проявилось и сейчас — именно женщина подносила бокал пива, предлагала выпить сакэ, послушать радио, купить лекарство, приглашала в путешествие. Некоторые модели были одеты в европейское платье, но многие щеголяли и в кимоно.