Старый шут закон

Фрэнк тяжело вздохнул. В который раз все повторяется сначала! В который раз славные, добрые люди доходят с ним до этого места и вдруг останавливаются как вкопанные перед словом, перед призраком и начинают пятиться, отступать, порыв великодушия гаснет, в душе просыпается осторожность, страх, и, бросив все, они бегут. Для них это удар, как его ни смягчай, Фрэнк знал это, увы, слишком хорошо. Им непереносима мысль, что их могут заподозрить в причастности к пресловутому «красному заговору». Впрочем, может быть, Пан задала этот вопрос не ради себя, но ради Пирса и ради тех, кто приглашен к ней на завтра. Ведь когда шахтеры бастовали, это она дала для них деньги коммунисту Тэрнеру!

И Фрэнк ответил ей так, чтобы по возможности успокоить и в то же время не исказить правду:

— Нет, это будет не коммунистический комитет. Но к нему приклеят этот ярлык. И ко всем тем, кто в него войдет. И ко мне тоже, хоть я не принадлежу ни к какой партии. Я член ассоциации «Защита американских рабочих», в которую входят и коммунисты, и некоммунисты и которая обеспечивает рабочим помощь квалифицированных адвокатов.

Он смотрел на Пан. Она глядела на своего мужа. А Пирс наблюдал, как в бокале, который он держал в руках, поднимаются пузырьки. Наконец он спросил, кривя губы:

— Значит, деньги пойдут адвокатам?

— Деньги пойдут на судебные издержки, а вовсе не мне. — Пирс поднял глаза и посмотрел на Фрэнка. Фрэнк продолжал: — За одни процессы мне платят, за другие нет, таковы условия договора, по которому я работаю. Но дело, которое я сейчас веду, очень сложное, сложнее десятка иных дел об убийстве, вместе взятых. Сообщения в газетах, судебные пошлины, стенограммы и прочие расходы составят весьма значительную сумму, да еще нужно обеспечить пособие заключенным и их семьям. Однако сбор средств — лишь часть нашей задачи. Главное — это донести до всех правду, опровергнуть ложь, которую печатают в газетах, рассказать о жертвах произвола и о том, в чем они сейчас нуждаются, организовать движение протеста против нарушения властями гражданских прав в Реате, добиться прекращения высылки свидетелей защиты, ну и так далее.

Пирс кивнул.

Пан, видимо, была довольна, что Шарло так легко согласился с Фрэнком.

— Как, только и всего? — спросила она. — А разве не надо привязывать себя к фонарным столбам? Не надо устраивать демонстрации перед Капитолием? Не надо шуметь и скандалить? Что случилось со старыми добрыми радикалами? Где их традиции? Унесены ветром вместе с «Индустриальными рабочими мира»?

— А что случилось с суфражистками? — Фрэнк одобрительно улыбнулся. Он понимал, что все это она говорит ради Шарло. — Пусть суфражистки и «Индустриальные рабочие мира» развеяны ветром, но дух их веет над нами и по сей день.

Миньон потянулась, выгнув спину, выставив вперед грудь.

— Не пора ли ветру унести и нас с тобой, mon ami?

— Да, конечно… но, может быть, вас интересует что-то еще? — Фрэнк посмотрел на Шарло.

Шарло решительно покачал головой и допил шампанское. Миньон встала.

— Пан, я сейчас смертельно хочу спать и не могу поблагодарить вас, как вы того заслуживаете. Попытаюсь сделать это завтра. Вы trop amiable[24].

— Но ведь сейчас всего начало третьего! Вы не допили шампанское. И я не успела как следует познакомиться с вами.

Фрэнку надо было еще о многом расспросить ее — о судье Беке, об адвокате Шермерхорне и других ее друзьях, но слишком уж ему хотелось спать. Ничего, завтра он приведет мысли в порядок. Дело, которое он согласился вести, очень и очень непростое, наверное, ни на одном этапе нельзя предусмотреть все заранее, обязательно будут упущения, точно прорехи в старом, изъеденном молью пальто. Он подошел вместе с женой к лесенке из трех ступенек.

— Дружба приходит, когда люди трудятся вместе. — Он протянул руку Пирсу, и тот сдавил ее, будто тисками. В прихожей Пан подставила ему губы, и он послушно поцеловал ее, заметив, что Пирс в это время сжал в мощном объятии Миньон. Его коробили эти автоматические жесты сердечности, на которые столь щедра интеллигенция. Мир, где так много делается напоказ, был ему чужд.

Наконец тяжелая дверь закрылась за ними. Фрэнк глубоко вдохнул сухой холодный воздух, нашел ощупью руку Миньон и спрятал в карман своего плаща.

— Спасибо тебе, — сказал он. — Кажется, мы на правильном пути. Ты у меня умница.

— Она мне в самом деле понравилась, — сказала Миньон. — Так жаль, что ей пришлось связаться с этим глупым мальчишкой…

— Я тебя понимаю. Ей было дано довольно сил, чтобы жить ярко и полнокровно, делать людям добро… и она пыталась…

— Parbleu![25] Вырастить шестерых детей!

— А теперь они разлетелись, и у нее не осталось ничего, кроме денег…

— И вечеров с коктейлями…

— И этого молодого животного.

— И чтобы лечь с ним в постель, она не спит до утра, ждет, когда он кончит забавляться со своим приемником. — Миньон залезла в машину. — Нет, он не может заполнить такую огромную пустоту. Она нуждается в нас, mon ami, и, по-моему, больше, чем мы нуждаемся в ней.

Он захлопнул дверцу со своей стороны и запустил двигатель.