Старые долги

— Ну-ну, — усмехнулся Иннокентий Павлович, разом освобождаясь от нежных чувств, — сильно сомневаюсь.

…Возвращался он в научный городок несколько иным путем. Иннокентий шагал теперь напрямик к дому Соловьева.

Хотя Иннокентий Павлович заходил к Соловьеву редко, тот вроде бы и не удивился позднему визиту.

— Веселитесь? — скучно спросил он, пододвигая кресло. — Поздравляю. Успех, успех… Но не торопись. У Клаузнера противоположный результат!

Иннокентий Павлович, не обращая внимания на кресло, присел на край стола, небрежно сдвинув в сторону рукопись Василия Васильевича.

— Я как раз хотел поторопиться. Спасибо, что напомнил.

— За мной пришел? — спросил Соловьев, торопливо и неодобрительно перехватывая у Иннокентия свою рукопись. — Не пойду. Надо еще поработать. Просьба к тебе: Геннадию не давайте много пить. На радостях наберется парень, а ему завтра к начальству.

— Слушаюсь, — ответил Иннокентий, беззаботно болтая ногами; письменный стол у Василия Васильевича был массивный, высокий, удобно оказалось ногами болтать. — У меня тоже просьба. Объясни, пожалуйста, зачем ты Юрчикова сплавил?

— Я? — удивился Соловьев. — Он у меня тут весь вечер ерзал и не выдержал, побежал к вам.

— А может, пойдем? — предложил Билибин, вдохновенно представив себе Василия Васильевича у костра; кинуть бы его коллегам на съедение, они сейчас злые, а заодно испортить бы им настроение — отомстить за хамство! — Ладно, работай, — милостиво разрешил он своему начальнику. — Только скажи: зачем ты Юрчикова сплавил из института?

— Об этом мы завтра поговорим, — мягко ответил Василий Васильевич. — Иди спать.

— Слушаюсь, — покорно повторил Иннокентий. — Значит, Геннадий тебе больше не нужен? Можно его забрать?

— Юрчиков у нас уже не работает, — нетерпеливо произнес Соловьев.

— А как же ты без него обойдешься?

— Обойдусь! — сухо ответил Василий Васильевич. — Может быть, прекратим этот странный разговор?

— Это я у тебя интервью беру. — Иннокентий Павлович помахал с важностью у себя перед носом указательным пальцем. — Последний, вопрос. Только придумай, чтобы я поверил. Что мы будем с этого иметь?

Соловьев встал, обняв Билибина за плечи; улыбаясь добродушно, потянул его со стола:

— Спать… спать. Завтра все проблемы решим.

— Ага, — подтвердил Иннокентий Павлович, зевая и потягиваясь. — Ты завтра его оформи приказом ко мне…

— Хорошо, хорошо.

— А если ты его не оформишь завтра приказом, я к Старику пойду-у-у, — весело сказал Иннокентий Павлович. — И скандал устрою-ю-ю… Я один раз в год скандалю, и как раз срок подошел. Спокойной ночи!

— Погоди! — Соловьев схватил его за руку. — Садись!

— Не-а! — совсем развеселился Билибин. — Я спать хочу.

Впрочем, он не сопротивлялся, когда Василий Васильевич втолкнул его в кресло. Надо было получить удовольствие сполна.

— Не ценишь ты себя, — сказал Соловьев с обидой, которую пытался скрыть за кроткой улыбкой. — Талант свой не ценишь. Я тебя всячески оберегаю от мелочей, от житейских дрязг… Цветы вон оборвали — и то сам лично в управление милиции звоню, требую оградить..

— А! Это ты, значит, на меня милицию напустил, — меланхолично заметил Иннокентий Павлович.

Соловьев отмахнулся, продолжал с той же кроткой и грустной улыбкой:

— Работаем на будущее, на все человечество! Не мелочись, не растрачивай силы на глупости, на ребячество!

Иннокентий Павлович с интересом разглядывал взволнованного Соловьева и с уважением думал: «Вот дает! Моими мыслями. Как подслушал насчет человечества!»

Странные сложились у них отношения. Многие считали их приятелями. Если кто-либо поинтересовался бы мнением Василия Васильевича о его приятеле Билибине, то в ответ услышал бы наверняка самые лестные слова. Если бы, наоборот, захотели узнать мнение Билибина о его приятеле Соловьеве, то Иннокентий Павлович скорее всего ответил бы, что для него слишком высокая честь считаться таковым. Они нисколько не удивились бы, узнав взаимное мнение друг о друге. Это было тем более непонятно, что они вместе росли, ходили в один и тот же класс, поступали в университет и теперь встречались часто если не на работе, то в домашней обстановке. Даже их коттеджи стояли неподалеку благодаря заботам Василия Васильевича и его доброму отношению к другу детства. Иннокентий же Павлович был не только неблагодарен, но всегда держался с Соловьевым настороже. Кое-какие основания у него, пожалуй, имелись. Но с тех пор много лет прошло и все травой поросло.

Со второго курса университета Билибин вылетел с грохотом. Летел — думал, костей не соберет. За публичное восхваление идеалистической науки кибернетики, а вернее — за недостойное студента поведение. Правильная оказалась формулировочка, точная, поскольку он ректора старым ослом обозвал. Ректору тогда едва за сорок перевалило, он обиделся вдвойне.

Но публичного восхваления кибернетики не было. Иннокентий эти гнилые теории только перед Васькой Соловьевым развивал. Ну да ладно, тогда на многих затмение нашло. Не то его поразило, что друг, можно сказать, с детства ректору доложил, а то, что именно Васька, которого он с детства же на своих плечах тащил.