Старая крепость

Осторожно выглянув, я увидел перебегающие между деревьев и воронок фигуры в фельдграу. Мать моя женщина! Похоже, по ним стреляли все, кто мог дотянуться! Били винтовки и автоматы за восточной стеной церкви, короткими очередями работал пулемёт из района Трёхарочных, тусклые на солнце вспышки выстрелов сверкали почти по всей длине кольцевой казармы. Несмотря на ожесточённый огонь, немцы перебежками продвигались к цели. Некоторые фигурки падали и уже не вставали, но четверо всё же смогли добраться до конца того парка, что раскинулся вокруг церкви.

От Трёхарочных ворот и спасения их отделял только огороженный кустами небольшой участок того, что раньше было газоном, да дорога, идущая вдоль кольцевых казарм. Последний рывок! Фигурки вскочили и бросились вперёд. Так, последние деревья остались позади, немцы подбегают к кустам, но что это? На моих глазах все четверо вдруг спотыкаются, падают и начинают барахтаться в этой чахлой растительности, как мухи в паутине. Застряли и не могут выбраться? Что же им там мешает?

Огонь по малоподвижной мишени всегда достигает цели, даже если ты, – неважный стрелок. Вопрос лишь во времени. В случае, когда по мишени стреляет сотня таких стрелков, – попадание в цель становится делом буквально пары секунд. Так и произошло: фигурки немецких солдат обмякли и, будто бы, застыли в воздухе. Да что же там, чёрт подери, случилось?

Внимательно всматриваюсь. Сквозь дым проглядывает солнце, и вокруг висящих фигур вдруг вспыхивают тонкие нити. Вот оно что… Парни попали на проволочное заграждение. Откуда оно там взялось? Мда, не повезло… Обидно: осталось преодолеть каких-то жалких 20 метров, – и вот оно, спасение, но… Видимо, не судьба им была выжить. Что в церкви бы погибли, что за её пределами.

Возвращаюсь на балкон. За ту минуту, что я отсутствовал, изменений в диспозиции не произошло: красноармейцы по-прежнему сидят внизу, мы – наверху. Ни они, ни мы попыток атаковать не предпринимаем. Для лучшего контроля, Хольц нарезал каждому из нас сектор наблюдения: Викинг отвечал за центральный зал, мы с Эмилем – за левую и правую галереи соответственно. Кроме того, желая поднять огневую мощь нашей группы, лейтенант лично принёс мне винтовку и подсумки, отобранные у одного из радистов.

Вот она, – легенда, в моих руках. Нет, Макс Ланге, конечно же, прекрасно знал этот маузер и неоднократно стрелял из него, но вот я… Я видел Kar98k только в художественных фильмах да в обзорах на ютубе. Хотя нет, вру: на съёмках держал в руках, 1939 года выпуска. Кстати, а этот какого? Смотрю на клеймо: 1940. Тоже неплохо. Стрелять из Kar98k доводилось только в PUBG, там он на сленге местных игрунов назывался «каряк» и считался отличной снайперской винтовкой. Честно говоря, по конечному результату, то есть проделыванию лишней дырки в теле, не вижу особых отличий от винтовки Мосина. Да у них даже калибр почти одинаковый. Но, одно дело, – рассуждать с дивана, другое, – сжимать винтовку в руках, находясь в Брестской крепости.

– Интересно: как там парни Ройса? Смогли добежать до Трёхарочных? – ни к кому конкретно не обращаясь, спрашивает Эмиль.

Викинг вопросительно смотрит на меня, – он видел, как я пробежал к окну. Отрицательно качаю головой. Йенс раздосадовано сплёвывает и вполголоса ругается. Эмиль непонимающе косится на пулемётчика:

– Что с тобой?

– Никто из тех парней не выжил, Эмиль, – несмотря на красноречивый взгляд Викинга, я не вижу смысла скрывать правду от Райзингера.

– Ты… Ты уверен, Макс?

– Более чем. Видел собственными глазами. Последние четверо почти добежали до ворот, но попали на проволочное заграждение и…

– Мы отомстим! – зловеще произносит Викинг, – За всех наших погибших товарищей отомстим! За Курта, за Ройса, за Нойманна… Никакой пощады коммунистам!

Я хотел было вступить с Лерманом в дискуссию, но, увидев его отрешённое лицо, – передумал. Сейчас он вряд ли способен адекватно воспринимать информацию на тему того, что это именно Германия напала на СССР, а не наоборот. И немцев сюда никто не звал, плохого им советские люди ничего не сделали. То, что происходит сейчас, – абсолютно адекватная реакция на агрессию. Русские воюют за свои жизни, за семью, за близких, за свою Родину. А немцы за что? Я знаю, что причины войны отступают на второй план сразу после первых понесённых потерь. Ррраз! И ты уже, – мститель. Неважно из-за чего война, неважно! Месть! Вот вечный двигатель войны! За Лёху, за Ганса, – без разницы. Главное, – мстить. А остальные причины как-то сразу забываются. И вопрос «за что воюем?» ни у кого в голове не всплывает, потому что очевидно же!

Из радио-тамбура вышел Хольц, остановился рядом с нами, закурил.

– Что-нибудь слышно от наших, господин лейтенант? Собираются нас отсюда вытаскивать или нет? – не выдерживая, спрашивает Эмиль.

– Там пока не до нас, – выпуская облако дыма, произносит арткорректировщик, – На Северном очень серьёзная ситуация. Принято решение ввести в бой батарею StuG-III из 201-го дивизиона штурмовых орудий.

– А батарея – это сколько? – интересуется Райзингер.