Старая девочка

“В конце концов, – сказал Клейман, – я решил, что или схожу с ума, или этот человек – один из тех, о ком Радостина писала в своем дневнике. У меня, – продолжал Клейман, – к тому времени была прекрасно сделанная фотокопия экземпляра, который Вера хранила в Волжском пароходстве; я дочитывал его и начинал снова. На каждого, о ком писала Вера, я завел дoсье, они пополнялись очень быстро, но толку от этого не было. Я мог поручиться, что ни одному из этих людей и в голову бы не пришло мне мешать, а если бы пришло, возможностей у него не было. Никто даже в Ярославле никогда не жил.

И всё же, – говорил Клейман, – я продолжал эту работу, знал, что буду продолжать и дальше, потому что, если приму, что такого человека в природе не существует, вывод из этого один – я невменяем и больше быть чекистом не могу. И Господь вознаградил за терпение; чуть не в двадцатый раз страницу за страницей перечитывая дневник, я заметил, что несколько листов, хоть и написаны почерком, очень похожим на Верин, – я не графолог, – повторил Клейман, – и на мой глаз, почерк был Верин, а язык – это уж без сомнений ее, но написано всё крупнее, чем она обычно писала. И тут меня осенило, что это подделка, фальшак – раньше здесь было что-то другое, но из текста убрали лишнее, а что осталось, разогнали, чтобы страницы, как и должно, были исписаны целиком.

Это было настолько очевидно, что я, – сказал Клейман, – поразился своей слепоте. Теперь я не сомневался, что человек, который мешал мне весь последний год, – не плод воображения, больше того, я знал, что очень скоро его найду. В сущности, у меня в руках была универсальная отмычка, и сейчас, – сказал Клейман, – я думаю, что эти подчистки мне даже помогли. Ведь теперь было известно главное – где, в какие годы и месяцы искать своего противника, где, как и когда он попал в Верину жизнь.

Первая подчистка датировалась двадцатым годом. Вера тогда с лета почти до зимы проучилась на педагогических курсах, после чего вышла замуж за нацмена и уехала второй раз в Башкирию. На тех курсах, кстати, она подружилась и со своим будущим мужем, Иосифом Бергом. Это был один из самых счастливых периодов Вериной жизни, записи того года сплошь радостные.

Я, – продолжал Клейман, – давно этот год для себя отметил, но что именно здесь корень, конечно, не предполагал. Дальше была уже техническая работа – выявить и разыскать всех, с кем Вера тогда виделась. Они могли и не быть с педагогических курсов, но наверняка или сами, или через Веру друг с другом общались, в крайнем случае друг о друге слышали. Начал я, естественно, с курсов; послал запрос на Лубянку и уже через пять дней получил список всех, кто там учился: фамилия, имя, отчество, год рождения, где теперь живет и чем занимается, то есть ровно то, что просил.

Получил, – продолжал Клейман, – и совсем не удивился, когда на первой же странице нашел Кузнецова, его нынешнее местожительство – Ярославль и должность – первый секретарь областного комитета партии. После этого всё окончательно прояснилось. Нет никаких сомнений, что Кузнецов еще тогда, двадцать лет назад, был влюблен в Веру, любит ее и сейчас, верит, что она идет именно к нему. Поэтому-то ее и прикрывает.

Конечно, – сказал Клейман, – вы спросите, где же здесь криминал, ведь вы и сами готовы поддержать каждого, кто ждет Веру; вы так убеждены, что эта политика правильная, что легко закроете глаза на то, что первый секретарь обкома ВКП(б), не жалея ни сил, ни средств, помогает прямой контрреволюции; однако на Кузнецове висит и другой грех, его отпустить будет труднее.

Так вот, – продолжал Клейман, – я на том, что Кузнецов покровительствует Вере и почему он это делает, не остановился. Что-то мне говорило, что в этом деле есть еще немало интересного. Словом, я продолжал копать дальше. Нашел несколько человек из их тогдашней компании: одни сейчас сидят, другие на свободе и процветают, кого-то, как водится, нет в живых. Компания была большая, Кузнецов вообще всегда был окружен людьми, у нас его тоже любят. Не знаю, новость для вас или нет, но ведь в свое время он вместе со Сталиным отбывал туруханскую ссылку, и с тех пор они дружат. Кузнецов даже по-прежнему зовет его Кобой, а это дозволяется немногим. Не то чтобы они со Сталиным не разлей вода, но Сталин к нему относится хорошо, похоже, из своих дореволюционных друзей он вообще мало к кому так хорошо относится, как к Кузнецову.

Ну вот, а двадцать лет назад, – продолжал Клейман, – когда Кузнецов и Вера учились на своих педагогических курсах (сам Кузнецов проучился там, кстати, всего три месяца, потом был послан на партийную работу), они со Сталиным были по-настоящему дружны. Это отмечают все, с кем я о тех годах заговаривал. Он и позже, когда Вера из Башкирии вернулась, ездил к Сталину на кунцевскую дачу и всегда по нескольку человек с собой прихватывал. Время было голодное, и от такого подарка мало кто отказывался. Вера, надо сказать, ездила с ним почти всякий раз.